Все белые люди, за исключением Соколиного Глаза, – Мунро с опущенной на грудь головой, Хейворд и Давид, ехавшие в грустном молчании в сопровождении адъютанта Монкальма и его свиты, – проехали перед делаварами и вскоре исчезли в густом лесу.
Делавары не забыли тех, с кем их связало общее горе. Многие годы спустя в их племени все еще ходила легенда о белой девушке и молодом воине-могиканине. От разведчика они узнали впоследствии, что Седая Голова вскоре умер, а Щедрая Рука увез его белокурую дочь далеко, в поселение бледнолицых, где она наконец перестала лить слезы и лицо ее снова озарилось улыбкой. Но это события уже более поздних лет. А пока Соколиный Глаз вернулся к месту, куда его влекло с невыразимой силой.
Он поспел как раз вовремя, чтобы бросить прощальный взгляд на Ункаса, которого делавары уже обряжали в его последнюю одежду из звериных шкур. Индейцы остановились, чтобы дать разведчику возможность бросить долгий любящий взгляд на черты усопшего; потом тело Ункаса завернули и больше не открывали его. Процессия, похожая на первую, двинулась в путь, и вскоре все племя собралось вокруг временной могилы молодого вождя – временной, потому что в свой день и час останкам его предстояло упокоиться среди могил предков.
Вокруг новой могилы были те же серьезные, опечаленные лица, царило то же гробовое молчание, наблюдалось то же почтительное уважение, как и у могилы Коры. Тело Ункаса предали земле в сидячем положении, в позе, выражавшей покой, лицом к восходящему солнцу; рядом с ним положили оружие для войны и охоты. Могилу засыпали и приняли меры для защиты ее от хищных зверей.
Погребение было окончено, и все присутствующие обратились к следующей части обряда.
Чингачгук вновь стал предметом общего внимания. Он еще ничего не говорил, а между тем все ожидали услышать что-нибудь поучительное из уст столь мудрого вождя и отважного воина. Сознавая желание народа, суровый, сдержанный воин поднял голову и обнажил лицо, до тех пор скрытое складками одежды, и твердым взглядом обвел всех присутствующих. Его крепко сжатые выразительные губы разомкнулись, и впервые за всю долгую церемонию голос его зазвучал так, что был слышен всем.
– Зачем печалятся мои братья? – сказал он, глядя на скорбные, угрюмые лица окружавших его воинов. – О чем плачут мои дочери? О том, что молодой человек пошел на поля счастливой охоты, что вождь с честью прожил свою жизнь? Он был добр, он был справедлив, он был храбр. Кто может отрицать это? Маниту нуждался в таком воине и призвал его к себе. Что же касается меня, сына и отца Ункаса, то я – лишенная хвои сосна на просеке бледнолицых. Род мой удалился и от берегов Соленого Озера, и от делаварских гор. Но кто посмеет сказать, что Змей своего племени утратил былую мудрость? Я одинок…
– Нет, нет! – крикнул Соколиный Глаз, который доселе пристально смотрел на строгие, словно застывшие черты своего друга, сохраняя самообладание, но тут не выдержал. – Нет, сагамор, ты не одинок! Мы, может быть, различны по цвету кожи, но нам суждено идти одной тропой. У меня нет родных и – я могу сказать, как и ты, – нет своего народа. Ункас был твой сын, краснокожий от природы; наверное, он ближе тебе по крови, но если я когда-нибудь забуду юношу, который так часто сражался бок о бок со мной в часы битвы и спокойно спал рядом в часы отдыха, пусть тот, кто создал всех нас, какого бы цвета мы ни были, забудет меня! Мальчик покинул нас, но ты не одинок, сагамор!
Чингачгук сжал руки, горячо и порывисто протянутые ему разведчиком над свежей могилой; и в этой дружеской позе два мужественных и неустрашимых воина склонили головы, роняя жгучие слезы, орошавшие могилу Ункаса, словно капли дождя.
Молчание, каким делавары встретили вспышку чувств двух знаменитых воинов, было нарушено Таменундом.
– Довольно! – сказал он. – Ступайте, дети ленапов. Гнев Маниту еще не угас! Зачем оставаться Таменунду? Бледнолицые – хозяева земли, а время краснокожих еще не настало. Мой день был слишком долог. В утро моей жизни я видел сынов Унамис счастливыми и сильными, но, прежде чем для меня наступила ночь, я увидел смерть последнего воина из мудрого племени могикан!
Стихотворные эпиграфы в переводе Р. С. Сефа.
Союз шести племен – мохоки, онайды, сенеки, кайюги, онондаги и тускароры, родственные племена, враждовавшие с племенами ленапов (могикан и делаваров). Эти шесть племен носили различные прозвища. Их часто называли макуасами, мингами или ирокезами.
Нарраганзет – лошадь очень выносливой породы.
Гендель Георг-Фридрих (1685–1759) – немецкий композитор.
Миссисипи.
Торжественный обряд, означающий окончание войны.
Сагамор (буквально: мудрый, могучий) – почетное звание старейшин племени.
Нью-Йорк был основан голландцами.
Сассафрас – дерево из семейства лавровых.
Коннектикут – местность, граничившая с колонией Нью-Йорк.
Чиппевеи – многочисленная индейская народность.
«Да здравствует вино, да здравствует любовь!»
Фут – мера длины, равная 0,305 метра.
Тотем – племенной знак индейцев, изображающий животное (реже растение); человек под его охраной неприкосновенен.
Сакка-туш – блюдо, приготовляемое из размолотого маиса и бобов.
