Закончив, он вывел его и кобылу к крыльцу. Жеребец, почуяв, что кобыла в охоте, бил копытом землю и мотал головой. Клейтон привязал уздечки к Столбику веранды и похлопал жеребца по теплой шее.
— Спокойно, парень, — прошептал он. — Она тебя сейчас не хочет. Ничего, успокойся. Твое время еще придет.
Гэвин появился на крыльце — тощая тень. Он снял со стены карабин и нес его за ремень. Приклад стучал по дощатому полу веранды. Клейтон позвал его, и он медленно сошел по ступенькам.
— Клей, — сказал он, — куда мы едем?
— Здесь, в долине, есть одно ранчо. Мне надо там повидать кое-кого. Может, мы возьмем ее с собой в Калифорнию. Пока не знаю, может, это безумие; мне надо подумать. Но мы едем в Калифорнию — это точно.
— Калифорния… — Гэвин начал кивать головой. — Новая страна. — Уж там-то есть где руки приложить человеку. Двое мужчин, таких как мы с тобой, да мы горы можем своротить. А то найдем место, где еще никто не бывал. Начнем с самого начала, вдвоем, как будто ничего и не было.
— Да, как отец и сын.
— Я сделал тебя человеком, — прошептал Гэвин, — я поставил тебя на ноги. Сделал из тебя мужчину…
— Да, Гэвин, это ты сделал.
Старик подошел к жеребцу и положил руку на подрагивающую шею.
— Подсади, Клей. Подсади меня, я что-то ослаб. — Клейтон посадил его в седло, осторожно, как ребенка. — Жалко расставаться с садом, — сказал Гэвин. — Они его вытопчут. А я любил свой сад.
— Мы вырастим новый сад, там — в Калифорнии.
— Я любил эту долину, — шептал он хрипло. — Три года жил здесь один, прежде чем сюда пришли люди. Жил один, у реки. Так было хорошо тогда, мирно, спокойно. Никого не было, только я. Не хочется уезжать отсюда…
Клейтон вскочил в седло и сильно хлопнул жеребца по крупу. Вырвавшись из круга света от лампы, все еще горящей в доме, оба всадника вылетели со двора и растворились во тьме.
Они ехали по долине размеренным шагом. Близился рассвет, и мороз лютовал вовсю. Луна уже спряталась за черным гребнем гор. Глаза привыкли к темноте, и земля виделась теперь совсем иной: дикой, первобытной, словно по ней еще не ступала нога человека. Такой впервые увидел ее Гэвин много лет назад, такой она была по ночам, когда он спал в одиночестве у костра и вскакивал от уханья филина, от шелеста травы на ветру — дикая земля, необжитая и невозделанная, суровая, неподвластная воле человека. Гэвин громко вздыхал. На фоне этого застывшего пейзажа брели караваном его мечтания. Вот они — застигнутые из засады, растерзанные и разметанные, корчатся в предсмертных судорогах… Тщетно пытался он мысленно собрать воедино мертвые кости кровных связей, которых так отчаянно жаждал всю жизнь — нет, они не хотели оживать. Безмолвие угнетало его, он все ниже склонялся к голове лошади, словно прячась от ветра, что возник где-то далеко-далеко и рыскал в темноте, будто кого-то искал… Они проезжали мимо ранчо, серые очертания которых выделялись на черном фоне холмов. Наконец тьма начала рассеиваться. Сначала вырвалась фиолетовая линия и смело очертила контур хребта, за ней метелка из красных перьев смахнула с неба последние звезды. Над землей разлился бледный свет, в долине проступили контуры деревьев и изгородей, тусклыми тенями обозначились ложбины.
Их заметили, как только они покинула ранчо. Двое верховых разведчиков прятались неподалеку среди деревьев, укрываясь от ветра. Их усталые, но внимательные глаза выхватили из темноты силуэты беглецов. Разведчики, нахлестывая коней, помчались в город и взлетели по ступенькам салуна, выкрикивая свое донесение.
Люди в салуне, утомленные всенощной пьянкой, сидели с красными опухшими лицами. Но выпивка прибавила им храбрости. Услышав новость, они взорвались, как будто их обжулили, увели из-под носа законную добычу. Лестер слышал, как они бормочут проклятия, видел глаза, налитые жаждой крови. Он долго молча ворочал языком, наконец заговорил, и голос его зазвучал тонко и надтреснуто.
— Он уезжает. Вы ведь этого и хотели, верно? С ним Клейтон, он увезет его из долины… Вы… не можете…
— Не лезь в это дело, — прорычал Первис, — Он не твой брат, он сын Гэвина! Вот видишь, он соврал, что уезжает один!
Многое вспомнил Джо Первис в этот момент. Сначала тот день, когда он приехал к Гэвину и рассказал, что у него воруют скот в дальнем конце долины. Он помнил презрительную ухмылку Гэвина, помнил свой раболепный страх и бессилие.
Помнил он и день, когда лошадь Клейтона повредила ногу на перевале. Жена сказала ему: «Нелли влюблена в Клейтона Роя. А он даже не потанцевал с ней на празднике у Гэвина. Она для него как грязь под ногами. А ты стоишь, как дурак, и все ему с рук спускаешь…» Он помнил, как насмешливо улыбнулся Клейтон тогда, в салуне, когда он спросил, что он сделает, если они погонят свой скот к реке. В этот вечер он обжулил их в покер. Да, Джо еще тогда сказал ему: «Ты сын Гэвина». Первис повернулся к Лестеру:
— Ты привез его сюда, думал, он поможет тебе найти сына, а он с самого начала собирался помогать Гэвину! Он надул тебя, Лестер! — а потом он развернулся лицом к остальным. — Мы запросто его догоним! На моем ранчо, как раз на полпути отсюда до Прохода, возьмем свежих лошадей. У меня на всех хватит. Если дать им уйти, они просто так не успокоятся, наберут людей и вернутся. У них сейчас только одна дорога — через Проход, если не будем жалеть лошадей, мы их перехватим!
Лестер дрожащей рукой тронул Кэбота за плечо. Тот дернулся.
— Он убил Тома, понимаешь ты или нет? — сказал он и отвернулся.
Мысль о предстоящем деле опьяняла Кэбота, ему не терпелось вырваться из пересыщенной духоты салуна на предрассветный мороз. Он рванулся в дверь, сбежал по ступенькам и бросился в конюшню. Остальные, ворча, последовали за ним, оттолкнув Лестера в сторону. Прижавшись спиной к стене, он прикрыл глаза рукавом, как будто от света. Первис и Сайлас Петтигрю вышли последними. Они взобрались на лошадей и не спеша выехали вслед за остальными — на безопасном расстоянии.
В лучах холодного рассвета туман клубился над самой землей, потом внезапно налетевший ветер поднял его и выгнал вон из долины. Облака разошлись, и ослепительные потоки солнечного света устремились вниз, оставляя на земле широкие бело-золотые полосы. Тени скачущих всадников струились по сверкающему снегу, словно черные ручьи.
Оглядываясь назад, они видели верховых, вытянувшихся по прерии темной цепочкой. Они неслись, раздирая воздух, злой и холодный, лошади были в мыле, гривы стояли на ветру, как жесткие черные вымпелы.
Кобыла начала уставать, теперь Клейтону в лицо летели комья снега из-под копыт жеребца. Он оглянулся через плечо, на тонкую пунктирную линию погони. Она не приближалась, но и не отставала. Он скакал, низко пригнувшись к голове лошади. Гэвин впереди съехал с тропы, направляясь напрямую к Проходу, до которого оставалось не больше мили.
