Тим Северин
«Крест и клинок»
Они пришли за час до рассвета, сорок человек на двух лодках, бесшумно погружая весла в глянцевитую черноту моря, а вальки весел у них были обернуты хлопковым тряпьем, чтобы не скрипели. Сами лодки местной постройки были угнаны с рыбачьей стоянки неделей раньше, так что береговой сторож, даже если бы и заметил их, то принял бы за рыбаков, воротившихся раньше времени с ночного лова. Корабли же их — в этом они не сомневались — никак невозможно было заметить даже с вершин утесов: они, спустив паруса, дрейфовали за линией горизонта, терпеливо дожидаясь годной для дела погоды — спокойного моря, безлунной ночи и неба в тонкой пелене облаков, приглушающих звездный свет.
Лодки проскользнули в небольшую бухту, и гребцы осушили весла. Некоторое время слышался только шепот волн, набегающих на берег, да шорох гальки вслед за отступающей волной; затем раздались легкие всплески, когда сидевшие на носу спрыгнули в воду, чтобы надежно причалить лодки, а остальные по колено в воде выходили на берег. Вода здесь была вполне теплая для этого времени года и все же куда холоднее, чем в тех морях, к которым они привыкли. Многие были босы и ощущали под мозолистыми ступнями сперва мелкую пляжную гальку, потом кочки, поросшие жесткой травой, и наконец — хлюпающую жижу болотистого ложа ручья. Запах гниющих остатков растений витал в летнем влажном воздухе. Вдруг впереди, в болотных камышах, захлопали крылья — это птица взметнулась с гнезда и улетела.
Десять минут легкого подъема по ложу ручья — и они вышли на водораздел. С ровной площадки стала видна их цель — до нее оставалось не больше мили — деревня в конце склона, кучка темных приземистых домиков на широком мерцающем фоне залива, который, глубоко вдаваясь в извилистую и скалистую береговую линию, представлял собой прекрасное и совершенно пустынное убежище для кораблей. В селении не светилось ни огонька, и до сих пор никто не поднял тревоги.
* * *
Вниз по склону идти было легче, и они уже вышли на околицу, когда залаяла первая собака.
— Кто там? — послышался женский голос из какой-то крытой торфом хижины. Местная речь отличалась мягкими плавными интонациями.
— Спи спокойно, женщина, — отозвался один из пришельцев на ее родном языке.
На мгновенье они замерли, прислушиваясь. Все было тихо, если не считать приглушенного ворчания недоверчивого пса. И они бесшумно двинулись дальше, растянувшись цепочкой вдоль единственной улицы.
В самом центре деревни в одном из немногих каменных домов Гектор Линч открыл глаза. Он лежал в дегтярной тьме и никак не мог понять, что его разбудило. В спокойные ночи здесь бывает так тихо, что можно расслышать отдаленный гул прибоя, бьющегося о скалы, — это тяжелые валы Атлантического океана упорно грызут гранитный берег. Но нынешняя ночь была напоена каким-то особенным, меланхолическим и удушливым безмолвием. Как будто деревня задохнулась во сне и умерла.
Сколько себя помнил Гектор, он и его сестрица Элизабет каждое лето приезжали сюда на обучение в здешний стоящий на острове в устье залива мужской францисканский монастырь. Матушка настояла на том, чтобы они с Элизабет, двумя годами младше брата, постигали латынь и догматы ее католической веры под началом серых братьев. Родом их матушка — испанка, из семьи галисийских судовладельцев, многие поколения которых промышляли виноторговлей с этим отдаленным уголком юго-западной Ирландии. Здесь она и встретила своего суженого и вышла за него замуж. Отец же был протестантом из мелких дворян, обедневших в результате недавней гражданской смуты. Отец хотел, чтобы дети обучались каким-нибудь полезным в хозяйстве ремеслам, что помогло бы им в будущем добиться преуспевания среди протестантов, которые теперь правят этой страной. Смешанная кровь сказалась в желтоватом цвете кожи, в темных глазах и агатово-черных волосах, унаследованных от матери Гектором и Элизабет; сестра в пятнадцать лет обещала стать настоящей красавицей. Кроме того, оба прекрасно владели несколькими языками: пользовались английским, когда разговаривали с отцом, испанским с галисийским акцентом, когда оставались с матерью, а летом — гэльским, играя с детьми из бедных рыбацких семей.
Гектор повернулся на бок и попытался снова уснуть. Он очень надеялся, что это лето — последнее, которое они с Элизабет проводят в этой уединенной тихой заводи. В январе умер их отец, и после похорон мать намекнула своим родственникам по мужу, что подумывает вернуться в Испанию, забрав с собой детей. Гектор никогда не бывал в Испании — по правде говоря, он еще не бывал нигде дальше города Корка, — и его снедала присущая семнадцатилетним жажда посмотреть мир. Он лелеял тайную и романтическую веру в то, что само имя его, Линч, дано ему не случайно, ибо ирландский вариант этого имени, О’Лойнсих, означает «мореход» или «странник».
Он размышлял о возможной поездке в Испанию, о том, как это будет, и тут раздался первый выстрел.
То был сигнал высаживать двери и выламывать ставни на окнах. Теперь пришельцы старались произвести как можно больше шума и грохота. Они кричали и улюлюкали, колотили дубинками по дверным косякам и гремели, расшвыривая лопаты, тяпки и прочие орудия крестьянского труда. Неистовым лаем залились все деревенские собаки, и где-то со страху взревел осел. Жителей, спавших в хижинах, ошеломил внезапный грохот. Большинство едва успели вылезти из-под одеял, вскочить, пошатываясь, со своих постелей — подстилок из сухого папоротника на плотно убитом земляном полу, — а разбойники уже ворвались к ним. Дети прижимались к матерям, младенцы хныкали, а взрослые пребывали в растерянности и оцепенении. Между тем налетчики начали выгонять их за двери. Кое-кто упирался, но скорее от смятения и спросонок, чем от возмущения. Удар по лицу или хорошо направленный пинок в зад быстро заставляли передумать, и они, спотыкаясь, присоединялись к соседям на улице.
Первые проблески зари давали достаточно света, чтобы налетчики имели возможность произвести отбор. Им не нужны были люди, согбенные годами и тяжким трудом или с явными изъянами. Молодой человек с сильно изувеченной ногой был отвергнут, равно как и полоумный, который беспомощно вертел головой из стороны в сторону, пытаясь понять, что за свалка происходит вокруг. Младенцев тоже отбрасывали. Один из разбойников походя вырвал младенца менее шести месяцев от роду из рук матери и сунул дитя стоявшей рядом старухе, словно то был ненужный сверток. Мать же он толкнул в избранную группу крепких мужчин и женщин с детьми, которым было не меньше пяти лет, во всяком случае, на первый взгляд.
