Часть первая. Зуб чудовища
Глава 1
Эй, слушай! — гудел октябрьский ветер, насквозь продувавший нью-йоркские улицы, то взвиваясь, то налетая сверху. Вот что я расскажу! Стихия гуляет, но до прогулок ли людям? Вон тому долговязому джентльмену, что идет мимо, шатаясь, удастся ли устоять под моим натиском, пока я не швырнул его об стену? А тот, толстопузый, успеет ли догнать свою треуголку, когда я сорву ее у него с головы? Завывая, всех толкая, я по городу лечу, и любого скакуна я вам в два счета обскачу!
«С тобой не поспоришь», — ответил про себя Мэтью Корбетт.
То-то же! Встречай и провожай меня с почетом, и знай: невидимое может оказаться силой, с которой ни одному человеку не совладать.
В этом у Мэтью не было ни малейших сомнений: он сам едва удерживал на голове треуголку и вот-вот мог быть опрокинут порывами ветра.
Было почти полдевятого. В этот вечер, в четверг второй недели октября, молодой человек оказался на улице не случайно. К восьми тридцати ему велено было явиться на угол Стоун-стрит и Брод-стрит, а невыполнение приказа было чревато самыми тяжкими последствиями. В эти дни Хадсон Грейтхаус, его компаньон и старший партнер по бюро «Герральд», едва ли позволил бы Мэтью усомниться в том, кто тут хозяин, а кто — что уж скрывать — раб.
Прохожие, шедшие в одну сторону, как будто пытались проломить невидимые стены, а те, кто двигался в другую, пролетали мимо, словно были не горожанами, а кучами тряпья. Бодро пробираясь дальше по Куин-стрит в южном направлении, он подумал, что строгость, которую Грейтхаус проявляет в последнее время, все-таки относится скорее к славе Мэтью, чем к его подневольному положению.
Как-никак Мэтью стал знаменитостью.
«Не кажется ли тебе, что ты слишком задираешь нос?» — уже не раз спрашивал его Грейтхаус после того, как была разгадана тайна Королевы Бедлама.
«Положим, — спокойно отвечал ему Мэтью (если можно оставаться спокойным, когда говоришь с человеком-быком, готовым при первом же неосторожном слове ринуться на тебя, как на красную тряпку). — Но так мне лучше видно вокруг». Этого оказалось недостаточно, чтобы бык на него бросился, но вполне хватило, чтобы он фыркнул, злорадно предвкушая будущую расправу.
Но ведь Мэтью действительно прославился. Его летние подвиги, когда он пытался установить личность Масочника и чуть не отдал Богу душу в имении Капелла, вдохновили городского печатника Мармадьюка Григсби на целый шквал статей в «Уховертке», сделавших эту авторитетную газету даже популярнее вечерних собачьих боев по субботам у причала Пека. Самая первая история была написана сразу после июльского приключения, она освещала события в сдержанных тонах и довольно достоверно (этому поспособствовали угрозы главного констебля Гарднера Лиллехорна сжечь печатню), но когда внучка Мармадьюка подробно поведала о своей роли в том, что произошло, старый охотник за сенсациями стал чуть ли не круглые сутки тщетно караулить у жилища Мэтью — бывшей молочной, находившейся прямо за домом Григсби и типографией.
Из приличия и руководствуясь здравым смыслом, Мэтью сначала не поддавался соблазну рассказывать обо всех обстоятельствах дела, но со временем ему становилось все труднее держать оборону, и наконец он сдался. К третьей неделе сентября в типографии была набрана «Доселе неизвестная история схватки нашего согорожанина Мэтью Корбетта с лютыми лиходеями и грозившей ему чудовищной гибели. Часть первая», и тут газетная машина завертелась, а огонь воображения Григсби запылал во всю мощь.
И вот на следующий день Мэтью, который до сих пор был просто молодым человеком двадцати трех лет от роду, волею судьбы и случая возвысившимся из нью-йоркских оборванцев сперва до секретаря мирового судьи, а потом и до младшего «решателя проблем» в бюро «Герральд» со штаб-квартирой в Лондоне, обнаружил, что за ним повсюду следует умножающаяся толпа людей, сующих ему перья, чернильницы и экземпляры «Уховертки», дабы он надписал своим именем первую часть истории его приключений, в которой он уже едва узнавал что-либо из пережитого им на самом деле. Было очевидно: там, где Мармадьюку не хватает фактов, он дает полную волю фантазии.
К третьей, последней части, опубликованной на прошлой неделе, Мэтью из простого горожанина, каких в 1702 году проживало в Нью-Йорке примерно пять тысяч, превратился в рыцаря справедливости, не только предотвратившего крах экономических основ колонии, но и спасшего всех девиц города от похотливых приспешников Капелла. Бежал без оглядки вместе с Берри по засохшему винограднику, когда их по пятам преследовали пятьдесят головорезов и десять дрессированных ястребов? Дрался на шпагах сразу с тремя кровожадными пруссаками? Да, зерно правды в этих россказнях было — но обросло толстой мякотью вымысла.
Как бы то ни было, для Григсби и его «Уховертки» эти истории оказались подарком судьбы, и народ не только в тавернах, но и у колодцев и лошадиных поилок взахлеб обсуждал прочитанное. По слухам, кое-кто даже видел, как сам губернатор, лорд Корнбери, прохаживаясь в один прекрасный день по Бродвею в золотистом парике, белых перчатках и роскошном женском наряде — в честь своей кузины королевы Анны, увлеченно изучал свежий выпуск газеты подкрашенными в фиолетовый цвет глазами.
На углу Куин-стрит и Уолл-стрит напористый ветер завихрил
