Вилис Лацис - Потерянная родина

Большая часть романа «Потерянная родина» написана мною в 1940 году. К середине июня из за-думанных шестнадцати глав были готовы четырнадцать.

После свержения ульмановской фашистской диктатуры, которое совершилось 21 июня 1940 года, мне пришлось на время прервать свою литературную деятельность и работать в Министерстве внутренних дел демократического Народного правительства, а после установления в Латвии советской власти — в республиканском Совете Народных Комиссаров. Это был период исключительно напряженной и захватывающей работы, когда большинству наших партийных и советских работников, как говорится, не хватало часов в сутках, чтобы сделать все, связанное с перестройкой нашей жизни на новый, советский лад, и приходилось работать ночами, зачастую — по нескольку дней не смыкая глаз. Вполне естественно, что о писательской деятельности и об окончании романа в то время и думать не приходилось.

В 1941 году написанные ранее четырнадцать глав были изданы отдельной книжкой, и я не видел иного выхода, как закончить их словами «Конец первой части», хотя никогда и не думал писать этот роман в двух частях.

Когда обстоятельства позволили мне снова заняться литературой, я неоднократно откладывал работу над «Потерянной родиной», и лишь совсем недавно, когда была написана «Буря» и близился к завершению роман «К новому берегу», я снова взялся за неоконченную книгу. Вместо двух, как предполагалось прежде, заключительных глав, я написал четыре, кроме того, частично переработал предыдущие главы и пополнил их некоторыми новыми эпизодами. По окончании работы над романом мне стало ясно, что нет никаких причин делить его на две части, поэтому в настоящем, дополненном издании «Потерянной родины» такое деление отсутствует.

Я счел своим долгом сообщить об этом, чтобы предупредить возможное недоумение читателей, многие из которых уже давно обращались ко мне с просьбой написать вторую часть «Потерянной родины».

12 февраля 1953 г.

Вилис Лацис

В то утро Ако бесшумно выскользнул из хижины, опустил плетеную из коры цыновку, заслонявшую выход, и, на миг затаив дыхание, прислушался. Слух уловил спокойное дыхание спящих и тихий, далекий шум. Это был рокот волн, отзвук дыхания шумевшего океана. В хижине никто не проснулся.

Ако тихо, на цыпочках миновал хижины Ловаи и Манго, ближе других расположенные к его жилищу. Стройная, слегка наклоненная вперед фигура юноши напоминала одну из тех кокосовых пальм, которые согнул на своем пути пассат. Но Ако шел в противоположную сторону, и тут, в лесу, воздушное течение вовсе не чувствовалось. Осторожно шагая, Ако знал наперед, куда ступит его нога, и, хотя ночь еще не прошла, он всегда чувствовал, где надо пригнуться, когда путь ему преграждала какая-нибудь низко растущая ветка.

Над верхушками леса мерцали звезды. Они все еще довольно яркие, как обычно по ночам, небосвод еще нигде не поблек и не потускнел, — стало быть, Ако не опоздал. Сегодня он убедится… узнает то, чего не знает еще никто — ни отец, ни Хитахи, да, даже Хитахи, хотя он прожил на свете так много дней и ночей и нет ему равного на острове по уму.

Упругий и гибкий, как молодая ветка, пробирался он через заросли, и все время дорога вела его вверх по холмам, острые вершины которых высились над макушками самых высоких прибрежных пальм. В этом лесу он знал каждое дерево, каждый куст, каждую заросль тростника. У некоторых старых деревьев были свои имена. Там, где кончалась поросль бананов, исчезла и лесная тропинка, и Ако пришлось продолжать свой путь без дороги. Здесь начинался самый крутой подъем. Он остановился у подножия горы и, прежде чем идти дальше, передохнул. Нет, он не чувствовал усталости, это просто привычка отдыхать именно здесь: ведь, чтобы преодолеть поросшую кустарником крутизну горы, нужны свежие силы.

Справа в темноте слышался плеск воды. Там журчал маленький водопад, горный ключ — живительная влага, столь же необходимая для жизни островитян, как съедобные плоды, рыба, птица и солнце. Ако взглянул на небо. Темная, почти лиловая синева над головой была такой же, как в полночь. Пожалуй, она и не исчезнет, пока он не доберется до самой вершины горы.

Им овладело сильное нетерпение, сладостное волнение. Что-то затрепетало в душе Ако, как будто бы океанский ветер вдруг зашумел в дремлющей чаще. Все тело его напряглось, и, влекомый радостным возбуждением, он двинулся дальше. И постепенно будто все ниже опускались макушки деревьев, все глубже погружалась чаща и исчезала где-то в темноте под Ако, а сам он подымался все выше и выше. Окончились кусты, теперь кручу покрывала лишь трава да горные цветы, а потом исчезли и они. Ако карабкался вверх по голой каменной стене, напоминая огромную птицу, взбирающуюся по стволу дерева. Эта каменная стена была пологой ровно настолько, чтобы человек мог сохранять равновесие. Утес достигал высоты де-сяти-двенадцати человеческих фигур, затем вершина горы постепенно сплющивалась и заканчивалась маленькой площадкой, шагов в шесть шириною; а посреди нее лежал замшелый камень — такой гладкий и круглый, словно его отшлифовала рука человека.

Ако встал на круглый камень и долго глядел вниз. Это было самое высокое место на острове. Все, решительно все находилось ниже его. Теперь Ако возвышался над островом, горой, океаном… над всем миром. А мир — это все, что можно видеть, окинуть взглядом, все, что знал или мог вообразить человек, — совокупность вещей и представлений. Для Ако и его племени весь мир заключался в этом острове, водном просторе вокруг него, в небосводе с солнцем, месяцем, звездами и тучами — во всем том, что было доступно взору и чувству. К его миру лринадлежали и водные пучины: темное, укрытое от глаз дно морское с его тайнами, неведомыми и непостижимыми чудесами.

Но все ли это? Вот этого Ако не знал. А ему хотелось знать, и потому-то он вскоре после полуночи оставил свое ложе и взобрался сюда наверх — впервые в жизни. Он был молод; семнадцать раз в своей жизни встречал он весну; тело его вполне развилось, и он по выносливости не уступал любому взрослому мужчине острова.

В звездном сиянии голое тело Ако лоснилось, под золотисто-коричневатой кожей играли упругие, еще не окрепшие мускулы. Высокий и стройный, стоял он на камне, подобно бронзовому изваянию, созданному опытной рукой скульптора. Длинные черные волосы блестящими прядями ниспадали ему на плечи, а чуть продолговатое лицо отличалось столь правильными чертами, что даже европейцы сочли бы его красивым. Взгляд глубоких черных глаз был задумчивым и мечтательным. Единственное, что могло назваться одеждой, была небольшая травяная набедренная повязка и кровавого цвета кораллы на шее.