— Мы не должны забывать о цели нашего путешествия. Мы обязались оставаться в распоряжении мисс Белленден и можем понадобиться ей, быть может, тоже для спасения ее жизни. Какое же мы имеем право оставить без помощи женщину, вверившуюся нашей чести, женщину, которую мы еще можем спасти, ради неизвестных, которым мы уже не можем помочь ничем, кроме молитвы?
Мы молча слушали спокойные слова опытного моряка и не могли не согласиться с его доводами. Сочувственный шепот команды окончательно убедил меня в невозможности спешить на помощь потерпевшим крушение.
— Что делать, ребята! Из двух обязанностей приходится выбирать важнейшую. Мы действительно обязаны всем жертвовать ради спасения женщины, вверившейся нашей чести... Оставляю мистера Джэкоба командиром на время моего отсутствия, друзья мои! Надеюсь, вы будете повиноваться ему так же, как повиновались мне, и исполните наш долг, как подобает честным морякам. До свидания, дети! До скорого, и надеюсь, благополучного свидания! Пожелайте успеха отплывающим и берегите наш «Южный Крест»! — Поручаю его вам, ребята. Я уверен, что вы не обманете моего доверия!
Сдержанным, но задушевным «ура» отвечала мне команда, и пять искателей приключений оттолкнулись от правого трапа. Еще несколько минут, — и маленькая гичка потонула во мраке.
Потемневшее море высоко вздымало волны, на гребне которых мгновенными искрами вспыхивала белоснежная пена. «Южный Крест» еще виднелся вдали, покачиваясь, подобно громадной черной рыбе.
Все огни на судне были потушены, все люки прикрыты черными занавесями. Только два-три «дежурных» фонаря слабо мерцали на палубе и казались блуждающими огоньками, вспыхивающими из темной бесконечности моря. Задумчивым взглядом глядел я на быстро удаляющееся судно, не подозревая, что вижу его в последний раз. А между тем — неопределенное тяжелое предчувствие закрадывалось в мою душу... Но обстоятельства были не таковы, чтобы предаваться бездеятельной меланхолии. Нам предстояла нелегкая задача: отыскать пристань, положение которой было нам почти неизвестно, и эта задача усложнялась темнотой и необходимостью проскользнуть мимо грозно бушующих бурунов. Нужно было неусыпное внимание, чтобы счастливо миновать опасную линию подводных скал. К счастью, почти полная луна освобождалась иногда от покрова гонимых ветром туч и помогала нам ориентироваться. Вот уже вдали заблестел прибрежный песок. Еще четверть часа усилий, и мы вошли в уже знакомую нам бухту. Никто не помешал нам высадиться и спрятать шлюпку в небольшом заливчике между двумя скалами, совершенно скрывающими ее от взглядов береговых обитателей. Я оставил нашего шкипера при гичке, снабдив его оружием и припасами.
— Если заметите что-нибудь опасное, Гарри Доэс, то предупредите нас ружейным выстрелом. Впрочем, я надеюсь вернуться благополучно и найти вас спокойно покуривающим вашу вечную трубку!
— Дай-то Бог, капитан! — прошептал старый боцман таким голосом, который заглушил бы любой рупор, провожая нас до подножия уже знакомой лестницы. Здесь мы расстались...
Гарри Доэс вернулся к гичке, мы же начали карабкаться по головоломным ступенькам на вершину скалы.
Человеку, дожившему до 35 лет, не зная чувства страха, бояться, конечно, не приходилось, но все же сердце мое усиленно билось. Да иначе и быть не могло. Все, что мы видели и слышали, давало нам право предполагать вещи, далеко не утешительные. Сомневаться в том, что наша жизнь подвергалась серьезной опасности, было уже невозможно. Мы шли по земле, населенной безжалостными разбойниками, без проводника, темной ночью, окруженные лесом и болотом, могущими поглотить нас при первом неверном шаге. Как тут было не прислушиваться ко всякому шороху, не хвататься за револьвер при каждом подозрительном движении кустов!
Я шел впереди, стараясь разглядеть дорогу, по которой мы с Долли пробирались вчера утром. В темноте это было не так легко. Поминутно приходилось наталкиваться на трясины и пробираться сквозь чащу колючего кустарника чуть не на четвереньках. Но мне все же удалось отыскать последний висячий мост через широкий ручей, невдалеке от которого начинался спуск в долину, где находилось жилище мисс Руфь. Радостным шепотом сообщил я своим спутникам о близости цели нашего опасного пути и ускорил шаги, пользуясь временным проблеском луны, пробивающимся сквозь начинающие редеть деревья леса.
Вот и начало извилистой дорожки, ведущей к ограде сада, окружающего постройки. Оставалось только незаметно проскользнуть через закрытую лужайку между лесом и садом, деревья которого укрыли бы нас своей тенью. Мы уже собирались ложиться на землю, чтобы, пользуясь прикрытием высокой травы пробраться ползком через освещенное луной пространство, как вдруг Питер Блэй насторожил уши:
— Что это значит, капитан? Послушайте! Никак женские голоса? Поют что-то. Уж не феи ли это или русалки, собравшиеся для того, чтобы своими дьявольскими песнями погубить наши христианские души!.. Их целых три, капитан!.. И каких еще!.. Вы присмотритесь только! Право же, это феи здешнего леса, встреча с которыми не предвещает ничего доброго. Мой покойный отец всегда говорил...
— Да оставьте вы вашего покойного отца в покое, Питер, и не болтайте вздора. Какие там феи! Просто молодые девушки, обитательницы этого острова!
Успокаивая суеверного ирландца, я и сам находил нечто волшебное в зрелище, представившемся нашим взорам.
В двух или трех шагах от нас кружились и порхали три воздушные фигурки очаровательнейших созданий в мире! Никакая фантазия художника не могла бы придумать более нежных и прелестных девушек. Высоко поднимая зажженные факелы своими белыми ручками, они то прятались в темной глубине чащи, мелькая, как волшебные видения среди колеблющегося отблеска пламени, то выбегали на лужайку и как будто тонули в голубых лучах месяца, изредка выплывающего из-за собирающихся темных облаков. Все три были одинаково прекрасны, одинаково молоды, одинаково беззаботны. Подобно молодым ланям, резвились они на зеленом склоне холма, то бегая взапуски, то сплетаясь руками в одну неподражаемо грациозную группу, то разбегались и скрывались за выступами скал или под тенью какой-нибудь гигантской пальмы. При этом они не переставали напевать своими нежными голосками, звонкими и чистыми, как соловьиное пение, мелодичными, как журчание прозрачного ручья! В этой песне мне чудились то французские, то немецкие слова, перемешанные с каким-то третьим, совершенно неизвестным языком.
— Вот так история, — шептал Питер, не переставая креститься. — Воля ваша, капитан, а без нечистого тут не обошлось! Ну, виданное ли дело, чтобы христианские девицы бегали ночью по лесам и болотам, да еще в подобных костюмах!
