решила продолжить разговор, чтобы выиграть время. – Однако вынуждена вас огорчить. Я, когда смотрела на трамвай, думала о другом, – сказав это, обошла незнакомца и продолжила движение.
– О ком же это? – то ли не понял, то ли решил пошутить косоглазый.
– О другом, – решила не уточнять Ирина, сворачивая к парадному и останавливаясь у двери. – Вот я и пришла, – сказала, берясь за дверную ручку. – Спасибо, что проводили.
«Как, он сказал, его зовут? Кажется, Степан».
– Прощайте, Степан, – сказала облегченно, чувствуя себя почти дома.
Косоглазый ничего не ответил, только молча смотрел исподлобья и часто дышал. В его взгляде было что-то от злобной собаки, оценивающей, можно ли укусить…
Ирина решительно открыла тяжелую дверь и вошла в парадную. Мужчина шагнул следом…
«Господи! Куда подевался привратник?» – едва успела подумать она, оказавшись прижатой к стене под лестничным пролетом.
Запах пота, похоти, слюнявый рот, прерывистое дыхание… Кричать и звать на помощь – безумно стыдно…
– Брезгуешь? Мною брезгуешь? Чего из себя корчишь-то? – Насильник рванул полы ее пальто… потом ворот платья… Пуговицы посыпались на мраморный пол… одна… другая… третья… – Думаешь, вы особенные? Кровь у вас другая? Щас-с проверим, – шершавая рука царапнула тело. – Во-о, сиськи на месте. И здесь… Все одно. Что барышня, что кухарка…
С неимоверным усилием Ирина смогла наконец высвободить правую руку и с силою, как учил Порфирий, ткнула мужчине пальцем в болевую точку на горле.
Косоглазый охнул, разжал руки и, хватая ртом воздух, осел на пол.
– Ну что? – Она с яростью пнула его ногой в пах так, что косоглазый скрючился и застонал. – У твоих кухарок тоже такое тело?! – выкрикнула с ненавистью удивившую ее саму фразу и снова пнула. Отошла на шаг, не спуская глаз с корчившегося от боли подонка, и присела на корточки, чтобы подобрать пуговицы. Подумала, что нельзя оставлять на полу подъезда перламутровые капли, пришитые еще маминой рукой. Поднялась на один лестничный пролет. Только теперь заметила, что оборванный ворот платья висит, обнажив часть груди, а на голубой ткани темнеют следы чужих рук. Запахнула пальто, поднялась на несколько ступенек второго пролета и посмотрела вниз. Косоглазый наконец, перестав хрипеть и глотать ртом воздух, поднялся на четвереньки и теперь мутными глазами смотрел снизу вверх:
– Слышь, ты, барынька, – сквозь зубы процедил он. – Знаешь, чего… Вправду-то страшно мне за тебя… Ведь до тела твоего я доберусь… Обещаю… Жди… – Он поднялся на ноги и, согнувшись, поковылял к выходу.
Ирина подошла к двери квартиры и ударила по ней кулаком. Еще. И еще. Услышала перезвон хрустальных подвесок на бронзовой люстре, дрогнувших от стука захлопнутой входной двери. Увидела растерянное лицо отца. Перепуганное – Василия. И собственное лицо в зеркальном овале – незнакомое и ожесточенное.
* * *
– Не пущу! Никуда более не пущу! – уж который раз повторял Сергей Ильич, бегая из угла в угол по спальне дочери, где та, закутавшись в одеяло, полулежала на кровати.
– Ну, рара, прошу тебя, успокойся, – снова и снова говорила Ирина, растроганная его волнением и долгожданной заботой. – Я сама виновата во всем произошедшем. Просто необдуманно повела себя с тем человеком.
– Ни-ку-да! Слышишь? Никуда больше! Никакого госпиталя! – все больше распалялся Сергей Ильич. – Я позвоню им, скажу, что ты… уезжаешь… за границу… В Африку! К черту на рога! – Он приостановился и встревоженно посмотрел на дочь, которая сильно изменилась за прошедшие сутки: лицо осунулось, под глазами легли темные полукружья.
«Может быть, все-таки стоило позвать врача? – подумал он. – Вдруг дочь ему не сказала всей правды?» – снова тревожно защемило сердце.
– Рара, милый, знаешь… – Ирина взяла с прикроватного столика конфету и развернула хрустящую обертку. Конфеты давеча принесла Леночка и сказала с беззаботной грустью в голосе, что надобно их есть именно сейчас, в молодости, пока еще позволительно. А то в старости от них можно сильно располнеть и мужчины тогда перестанут обращать внимание.
Ирина с наслаждением надкусила горьковатый шоколад.
– Знаешь, рара, я даже благодарна Богу, что так все произошло! – глянула она на отца с нежностью. – Может, если бы не этот случай, я и не узнала бы, что ты… – запнулась, подбирая слова, – что я… еще нужна тебе, рара, и дорога!
– Христос с тобою, Ириночка! О чем ты говоришь? – Глаза Сергея Ильича увлажнились, он опустился на край кровати, дочь нежно взяла его руку, потянула к себе и прижалась щекой к ладони.
– Холодная… Признак энергонедостаточности, между прочим, – сказала со знанием дела, вспомнив уроки Порфирия.
– Ну что ты, Ириночка, в квартире просто прохладно, вот и рука холодная.
– А раньше всегда была теплая, даже горячая, независимо от погоды, – сказала она, вспомнив детство. – Пап, а ты нашего императора любишь? – вдруг спросила Ирина и испытующе глянула на отца.
– Ну и переходы у вас, Ирина Сергеевна! – изумленно воскликнул тот.
– А что? – невинным голосом воскликнула она. – Обычные переходы. Как у любой женщины.
При слове «женщина» Сергей Ильич снова напрягся и внимательно посмотрел на дочь, силясь понять, та просто так сказала или…
– Что ты так смотришь на меня, папочка? Мне просто интересно. И вообще, – она села, привалившись к подушкам, – мы так редко разговариваем, – отодвинулась, давая отцу возможность поудобнее сесть на кровати. – Вот, скажи, мы, русские, что, все сумасшедшие? Скажи, это только русские день и ночь говорят, говорят и говорят о политике, ошибках правительства, интригах, заговорах, изменах, реформах? Это такая особенность России? Или так же у французов, немцев и других?
Сергей Ильич кашлянул.
– Это, деточка, не со страной связано, а с периодом истории. Коли живешь во времена перемен, о чем еще говорить, как не о переменах? В России нынче все изменений хотят. А как произойдут изменения – все и успокоятся. До следующих перемен, – улыбнулся он. – Что ж до горячности русской, так это от вина! – Он заливисто рассмеялся. – Чем больше пьют, тем горячее споры. Помнишь, как в «Повести временных лет»?
Ирина покачала головой.
– «Руси есть веселие пити, не можем без этого быти», – напевно процитировал Сергей Ильич. – Кстати, – в его глазах мелькнули веселые огоньки, – знаешь ли ты, что, по прошлогодним данным нашей официальной статистики, которая через год после закрытия винных лавок торжественно сообщила о практически полном прекращении потребления алкоголя населением, в Москве производство спиртосодержащей политуры возросло более чем в двадцать раз? Вот тебе наглядный результат борьбы с народным пьянством бюрократическими методами! – Он снова рассмеялся.
– А народ-то хочет перемен? – вернулась Ирина к теме разговора.
– А что народ? – Сергей Ильич пожал плечами. – Народ, конечно, за спокойную сытую жизнь, правда, тоже с водочкой, задушевными разговорами и непременным последующим мордобитием…
