– К Сталину по приглашению ходите, как на свидание к девице!..
Сталин вновь сделал длинную паузу, сидел, попыхивал трубкой, а когда заговорил снова, голос его был уже спокойным:
– Я думаю, все участники этой операции должны быть отмечены правительственными наградами в зависимости от степени их участия.
После того как Берия с Абакумовым покинули кабинет, вошел Меркулов. Сталин поздоровался с ним за руку и пригласил присесть на тот стул, на котором только что сидел Берия, сам же отошел к своему рабочему столу и, вернувшись, положил перед Меркуловым личное дело Озерова.
– Его семья ни в чем не должна нуждаться… Позаботьтесь об этом, пожалуйста, Всеволод Николаевич.
Оберштурмбаннфюрер СС Вилли Гарднер, сотрудник шестого отдела РСХА, с трудом открыл дверь машины и вывалился из нее на груду битого кирпича: пуля попала в правое плечо, и сейчас он его практически не чувствовал. Боли не было, плечо просто онемело, и рука абсолютно не повиновалась, висела плетью. К тому же, когда машина, потеряв управление, врезалась в обвалившуюся часть стены, Гарднер сильно ударился грудью о рулевое колесо, а головой – о лобовое стекло. Стекло, к счастью, осталось целым, а вот лоб он разбил сильно: кровь заливала глаза так, что веки слипались.
«Все… Это конец. Наличие документов в машине я объяснить не смогу. Меня расстреляют и как дезертира, и как изменника. Если не сразу, то самое позднее – через час… Ну нет, этого удовольствия я им не доставлю, – Гарднер подумал об этом равнодушно, как о ком-то постороннем; только тут до него дошло, что он совсем не испытывает страха. Мозг автоматически анализировал ситуацию и выдавал констатацию факта. Вилли попробовал пошевелиться, но тут же от боли, которая будто разорвала его изнутри, чуть не потерял сознание. А вот сейчас он испугался. Испугался по-настоящему. Испугался, когда понял, что застрелиться не сумеет потому, что не сможет дотянуться до пистолета, а отравиться – потому, что у него попросту нет ампулы с ядом, и его возьмут как беспомощный мешок. Испугался, когда представил, как его, беспомощного, поволокут к этому идиоту из гестапо Шранку и как тот, прежде чем застрелить в назидание другим, вволю наиздевается над ним. – Этот такого случая не упустит… Ну и черт с ним. Все равно скоро всем крышка. Скоро здесь будет такой ад, что живые будут завидовать мертвым. Кто же это в меня стрелял? Неужели русские снайперы уже здесь? Быстро…»
Гарднер не сразу понял, что к нему кто-то обращается, точнее, это не сразу дошло до его угасающего сознания.
– Господин оберштурмбаннфюрер, вы живы?
Гарднер разлепил веки, но ничего не увидел, лишь выдавил из себя:
– Еще – да. Кто здесь?
– Обер-лейтенант Кесслер, командир штурмовой группы… Подождите, я кого-нибудь позову. Вам необходимо сделать перевязку и вынести отсюда…
– Стойте, Кесслер. Не надо никого звать. В машине, на заднем сиденье – саквояж. В нем – всё, что нужно…
Обер-лейтенант открыл заднюю дверь. Кожаный саквояж валялся на полу, видимо, упал при ударе, однако в нем ничего не разбилось: бутылка со спиртом, склянка с йодом были целыми, бинты, вата, жгут, другие медикаменты были здесь же.
– Пуля прошла навылет, господин оберштурмбаннфюрер, в этом вам повезло, но вы потеряли много крови, – определил характер ранения Кесслер, когда, распоров кинжалом китель, добрался до раны. – Сейчас я наложу вам повязку, затем займусь вашей головой. Потерпите немного.
– Куда вы направляетесь? – спросил Гарднер, морщась от боли. Ему было наплевать на очередность действий этого обер-лейтенанта: оберштурмбаннфюрер увидел шанс на спасение.
– Нам в руки попали документы русских… Планшетка с документами… – начал объяснять Кесслер, не прекращая своего занятия – Пока длится это затишье, майор Форст отправил меня с ними к полковнику Клюге… Может, эти документы помогут… Ну вот, с этим все, – сказал обер-лейтенант, закончив с перевязкой раны на плече и поправив пропитанный кровью китель.
Гарднер почувствовал, что острая, рвущая боль стала угасать, уступая место боли тупой, пульсирующей, но ее переносить было уже намного легче. Гарднер облегченно вздохнул, мысли о фатальной неизбежности краха ушли, животный инстинкт самосохранения заработал с новой силой.
– Подайте мне это… – Гарднер кивнул на бутылку со спиртом, и, когда обер-лейтенант исполнил его просьбу, сделал большой глоток прямо из горлышка и с силой выдавил из себя весь воздух в рукав.
Пламя, полыхнувшее внутри, сразу бросило его в жар и отобрало последние силы: слабость была так велика, что Гарднер не мог держать даже бутылку. Он вернул ее обер-лейтенанту и обессилено привалился к колесу.
– Где вы этому научились? – спросил оберштурмбаннфюрер, имея в виду то, как ловко и профессионально Кесслер наложил тугую повязку на рану на плече и теперь так же сноровисто делал перевязку головы. – Вы что, по образованию медик?
– По образованию я радиомеханик. А этому, равно как и стрелять, и убивать коммунистов, меня научила война. Впрочем, думаю, не меня одного… Ну вот и все.
Кесслер закончил перевязку головы, отер с лица раненого тампоном, смоченным тем же спиртом, уже подсыхающую кровь.
– Чем я еще могу вам помочь, господин оберштурмбаннфюрер? Давайте я приведу сюда санитаров, а то с дороги из-за машины вас не видно. Я просто чудом вас заметил, и то… если бы вы не застонали…
– Покажите мне те документы.
Обер-лейтенант достал из планшетки карту, развернул и расстелил ее перед Гарднером; тот, только взглянув на нее, спросил:
– Что-то есть еще?
Кесслер подал кипу листов: приказ о передислокации части, наградные листы, рапорты, донесения.
– Уберите… – Гарднер вновь обессиленно привалился к машине. – Теперь эти документы пригодны только для вашего семейного архива. После войны будете показывать своим детям и внукам.
– Да, если останусь в живых…
– А вы хотите остаться в живых, – эти слова из уст Гарднера прозвучали риторически, как утверждение. Кесслер посмотрел на него непонимающе. – Вот что, обер-лейтенант, слушайте меня внимательно. Слушайте и не перебивайте. Вы спросили меня, можете ли вы мне еще чем-то помочь? Можете. Хотя и так, за то, что вы уже для меня сделали, я вам многим обязан. – Гарднер закрыл глаза и замолчал, чувствовалось, что каждое слово ему дается с трудом: большая потеря крови, сильная слабость к длительным монологам не располагают. – Сейчас у меня нет ни сил, ни времени для того, чтобы что-то объяснять вам или в чем-то вас убеждать. Сейчас я прошу вас просто довериться мне и делать то, что я вам скажу. – Гарднер опять на несколько секунд замолчал, затем, собравшись с силами, заговорил снова, заговорил с нажимом, безапелляционно: – Вы должны помочь мне, а в конечном счете – себе… Западного фронта уже не существует, так, фикция… Англичане и американцы продвигаются сюда, практически уже не встречая серьезного сопротивления, но как бы быстро они ни продвигались, они не успеют. Русские возьмут Берлин раньше, это вопрос уже нескольких дней, если не часов…
