Обычно, насколько Кесслер успел это заметить, в коридорах было довольно многолюдно: следователи, подследственные, конвоиры-охранники. Сегодня, девятого мая сорок пятого года, здание почти пустовало. О том, что прошедшей ночью в ноль часов сорок три минуты немецкое военное командование в лице генерал-фельдмаршала Кейтеля, генерал-полковника Штумпфа и адмирала флота фон Фридебурга подписало акт о безоговорочной капитуляции Германии, ни Кесслер, ни те, с кем его поместили в длинный мрачный барак за колючей проволокой, еще не знали.
– Говорю тебе: такой шанс упускать нельзя! Все нам на руку: народу мало, машина внизу, этот идиот спит на ходу, – тихо и быстро говорил один из власовцев; под «идиотом» он подразумевал солдата-конвоира. – Сейчас одного из нас вызовут. Тот, кого вызовут первым, должен ликвидировать тех, в кабинете. Тот, кто останется – конвоира. Все надо сделать быстро и тихо. Никто и опомниться не успеет… Пика у тебя при себе?
– При себе… А что с этим делать? Возьмем с собой?
Кесслер понял, что говорят о нем: обер-лейтенант продолжал находиться к власовцам спиной и заполнять ящики из-под боеприпасов мусором.
– На кой шут он нам нужен? Если не уйдет куда-нибудь, то и его – тоже… Но сначала макаку. Терять, Гриша, нечего. В Россию нам никак нельзя, на куски порвут. А так, может еще повезет…
– Слушай, Сом, а может, нас не выдадут? Загонят куда-нибудь, отмотаем у них срок… Какая им выгода выдавать нас?
– Выдадут. Договоренность у них со Сталиным: тех, кто служил в РОА – выдавать в первую очередь. «Вышка» нам с тобой светит. Ну так что, ты согласен?
– Куда деваться?..
Эти двое разговаривали вполголоса, уверенные в том, что если их кто-то и услышит, то ничего не поймет, поэтому переговаривались они без особой опаски, как люди, уставшие от постоянного страха.
«Им терять действительно нечего… – подумал Кесслер. Чтобы ненароком не выдать того, что он понимает разговор власовцев, обер-лейтенант не стал поворачиваться в их сторону, он лихорадочно прокручивал в уме ситуацию и с напряжением посматривал вдоль длинного коридора, ожидая появления следователя и переводчика: те отсутствовали уже минут десять и в любой момент могли появиться. – Объяснять негру, что происходит, – долго и бесполезно, он действительно полусонный. Если эти двое что-то заподозрят, они могут кинуться… А вот когда следователь с переводчиком будут проходить мимо и поравняются со мной, мне надо будет их остановить и все рассказать».
То, что произошло потом, Кесслер не просчитал: сработал стереотип мышления – куда ушел, оттуда и придет. Но следователь с переводчиком появились с другого конца коридора. Кесслер даже не видел, как они вошли в кабинет.
– Сомов, проходите… – услышал позади себя обер-лейтенант: одного из власовцев приглашали войти.
Кесслер обернулся: тот, кого назвали Сомовым, уже входил в кабинет. Времени на дальнейшее обдумывание ситуации и принятие решения не было…
Когда власовец, оставшийся в коридоре, сделал шаг в сторону охранника, он невольно повернулся к Кесслеру спиной. Этого делать ему не следовало, но мысль о том, что сейчас ему предстоит заколоть конвоира, отключила инстинкт самосохранения: хладнокровно убить ножом человека, пусть даже врага, под силу далеко не каждому…
Для того чтобы подхватить из ящика с мусором обломок кирпича, в два прыжка преодолеть разделяющее их расстояние и со всей силы обрушить удар на голову власовцу, Кесслеру понадобилось не более двух секунд.
Все случилось так быстро и тихо, что конвоир сквозь дрему не понял, что произошло. Власовец еще не успел осесть на пол, как обер-лейтенант метнулся в кабинет.
Кесслер не успел. Когда он влетел в дверь, Сомов уже оттолкнул от себя обессилевшее тело переводчика и был готов ринуться на парализованного страхом следователя.
Власовец не ожидал такого развития событий, появление немца было для него полнейшей неожиданность, поэтому на долю секунды он остолбенел.
Используя силу инерции, обер-лейтенант перемахнул через стол и, упершись об него руками, что есть силы ударил обеими ногами власовца в грудь.
Удар получился такой силы, что Сомов буквально впечатался в сейф и, ударившись об него головой, сполз на пол уже бесчувственным.
– Прошу прощения, сэр, но у меня не было другого выхода… – глубоко вздохнув, обратился Кесслер к следователю на чистейшем английском языке, но договорить он не успел. Сильнейший удар прикладом по затылку, который нанес ему вбежавший негр-конвоир, выключил сознание обер-лейтенанта, словно погасил свет лампы.
Пакстон еще раз пересмотрел досье обер-лейтенанта Кесслера – протоколы допросов, собственноручные показания, перелистал офицерскую книжку, более внимательно перечитал послужной список, сопоставил его с данными оперативной проверки. Все правильно. Все сходится. За исключением одного: как после боев по обороне Зееловских высот в середине апреля, где погибли почти восемьдесят процентов защитников, в том числе и рота полка, входившего в состав 303‑й пехотной дивизии, в которой обер-лейтенант командовал взводом, он, Кесслер, мог оказаться в Берлине и командовать штурмовой группой в составе полка полковника Клюге?
Сам Кесслер объяснял, что семнадцатого апреля вместе с остатками этого полка он отступил с Зееловских высот, а затем, уже в Берлине, после скоротечной перегруппировки был зачислен в него и получил под свое начало штурмовую группу.
Но свидетелей, могущих подтвердить это, в живых не осталось, а подтверждающих документов не было.
– Не забивайте себе голову, Чарльз, – посоветовал Пакстону один из коллег. – Там творилось такое, что удивительно не то, как он там оказался, а то, как ему посчастливилось оттуда выбраться. Просто парню повезло. А путаницы подобно этой, да и похлеще, чем эта, будет еще столько, что нам ее не распутать никогда. Да и зачем вам это надо? Какой-то обер-лейтенант вермахта… Таких, как он, – тысячи. Невелика птица, не генерал…
Пакстон вспомнил эти слова и усмехнулся: «Невелика птица, не генерал. Да уж… если бы не одно но… Если бы им не заинтересовались люди “конторы”, – подумал он и, поднявшись из-за стола, прошелся по кабинету. – Как мимо него, человека, владеющего английским и русским языками – ведь власовцев-то он понял, – прошли люди адмирала Канариса? И как могло случиться, что впоследствии им не заинтересовалось ведомство Шелленберга? Воевал на передовой? Ну и что?.. Стечение обстоятельств? Что ж, вполне допустимо. Или, может быть, он все-таки их человек? Но, судя по показаниям оберштурмбаннфюрера Гарднера, Кесслер случайно оказался с ним и вовсе не собирался покидать Берлин, а, напротив, был готов драться там до конца. Что-то здесь не то… Какая-то неувязка…»
