– За моих братьев. За старых друзей-товарищей! – сказал Урций.
Прежде чем сделать большой глоток, он пролил немножко вина из меха на землю в качестве возлияния[2], а выпив, протянул бурдюк Квинту, который повторил то же и громко добавил:
– За Калатина, – и сделал глоток.
Вино прокисло, но Квинт ощутил, как от горла по телу распространилось тепло. Он медленно отпил еще.
– Он был твоим товарищем в коннице после битвы при Требии?
– Хорошая память, – сказал Квинт. – Я почти не видел его с тех пор, как перешел в пехоту.
Пока не появился Урций, по Калатину он тосковал больше всех из своих товарищей. К счастью, они случайно встретились перед сражением при Каннах и потом встречались тоже. Сам факт, что оба пережили наиболее кровавое поражение в истории Республики, был достаточным поводом, чтобы выпить. Тогда они виделись последний раз. Квинт не имел представления, где на материковой части Италии служил теперь Калатин, и потому отсалютовал куда-то от северо-востока до юго-востока, охватив весь полуостров.
– Пусть Марс заслонит тебя своим щитом, мой друг. Пусть мы встретимся снова в более счастливые времена.
Урций наблюдал.
– Ты сам знаешь, почему вы не встречаетесь. Всадники не якшаются с рядовыми пехотинцами, Креспо.
Квинт улыбнулся. Креспо было имя, какое он принял, когда поступил в пехоту. Прошло немало времени, прежде чем юноша открыл Урцию свое истинное имя и происхождение – из всадников. Правда, он проговорился однажды ночью, когда они напились. К счастью, его друг не придал такой откровенности большого значения, но даже теперь, более чем через год, Квинт старался много не рассказывать о своей жизни до поступления в пехоту.
– Уйти из конницы – сумасшествие, – уже не в первый раз высказал свое мнение Урций. – Если бы ты остался, тебя бы не заслали сюда, в долбаную Сицилию.
Квинт думал об этом бессчетное число раз и все равно не жалел о том, что сделал. Пусть они не лихие наездники, но Урций и его товарищи ему дороги – более, чем кто-либо, не считая семьи.
– Если бы меня здесь не было, некому было бы проследить, чтобы ты не попал в беду, – ответил он.
Собеседник улыбнулся.
– Надо же такое сказать! Все как раз наоборот, и ты сам знаешь! Если б не я, тебя бы уже убили дюжину раз.
Правда заключалась в том, что оба уже не раз спасали друг другу жизнь, но поддразнивание вошло у них в привычку.
– Поступить в велиты было для меня единственным выходом, чтобы продолжать сражаться с Ганнибалом. Мой отец, да упокоят боги его душу, так рассердился на меня, что велел вернуться в Капую.
– Я помню. Но почему в самые низы пехоты? – Урций постучал пальцем по голове. – Выбрать это, когда мог греться на солнышке в семейном поместье?
– Ты не хуже меня знаешь, что я не собирался сидеть дома, ведь по стране рыскал Ганнибал. Стать велитом было для меня лучшим выбором.
– Полный болван, – снисходительно усмехнулся товарищ.
– Кроме того, я с тех пор сделал карьеру.
– Ты, может быть, и прекрасный гастат, но, бьюсь об заклад, твоя мать до сих пор этого не одобряет.
– Теперь ей придется смириться, – сказал Квинт.
Только оправившись от потрясения и облегчения, когда увидела его живым после Канн, Атия тут же выразила неудовольствие, что он перешел в пехоту. Прежде Квинт всегда слушался матери. Но не в тот день. Выслушав ее гневную отповедь, он сказал, что не собирается переходить обратно. К его удивлению, матушка отступилась.
– Только оставайся живым, – прошептала она. – Матери принимают любой выбор сыновей, каким бы он ни был. Так повелось издавна. По крайней мере, моя мать так говорила.
Урций стукнул по стволу дерева.
– Мне нужно помочиться.
Квинт хмыкнул. Ему подумалось о своем прежнем друге Ганноне. Жив ли он? Прошло четыре с половиной года с их последней встречи. С тех пор произошли десятки сражений между легионами и войском Ганнибала. Приятеля вполне могли убить. Если он выжил, то, наверное, сейчас на материке, так как войска Ганнибала еще не высаживались в Сицилии. Это успокаивало солдата. Ганнон был теперь одним из врагов, и будет лучше, если они больше никогда не встретятся. Он не мог удержаться от предательской мысли, что хотел бы, чтобы Ганнон был жив. Хотя много хороших людей, включая отца, погибло при Каннах.
– Вот и всё, – сказал Урций, возвращаясь. – Моего мочевого пузыря хватило бы, чтобы залить горящий дом.
– Ты слишком много выпил за ночь. Если Коракс застанет тебя пьяным на часах, то запросто убьет.
– Мы – двое из его лучших солдат, так что он нас не тронет, – ухмыльнулся Урций. – А кроме того, я не пьян. Просто немножко счастлив.
Юноша фыркнул, но его собеседник был, скорее всего, прав. Он переносил вино, как бочонок опилок впитывает воду. Квинт не мог столько пить, что в равной мере уязвляло его и радовало. Он мог бы обойтись без шуточек со стороны друзей насчет своего воздержания, но все же хорошо чувствовать себя после попойки в норме, когда остальные с серыми лицами потеют и блюют.
Он снова обвел глазами ландшафт, и его внимание привлекла вспышка света на дороге далеко на юге. Так труп привлекает стервятника.
– Смотри!
Урций моментально перестал подтрунивать над товарищем и подскочил к нему.
– Что?
Квинт указал вдаль.
– Я видел сверкнувший на солнце металл. Вот опять… И опять… Это не просто пара путников.
– И не торговый караван. Они теперь бывают редко.
– Значит, сиракузский дозор.
Они смотрели на приближающийся отряд. Коракс потребует подробности, а неизвестные были достаточно далеко, можно успеть подпустить их ближе и рассмотреть, кто они. Оба легионера неосознанно потянулись к мечам. Наконец друзья смогли различить, что отряд состоит из всадников и пеших солдат.
– Интересно, сколько всего воинов? – спросил Урций. – Я бы сказал, до пятидесяти всадников и в четыре-пять раз больше пехоты. А по-твоему?
– Около того. Ради Гадеса, что они собираются делать?
– Может быть, провести рекогносцировку вокруг Леонтин? Верно, не понравилось, что мы взяли их городишко обратно.
– Пожалуй, ты прав. Может быть, Гиппократ и Эпикид хотят показать характер. Этот отряд может быть разведывательным. А затем более крупные силы нападут на Леонтины.
Приятель подтолкнул его.
– В любом случае, нужно доложить Кораксу. Ты присматривай за ними, а я пойду.
– Хорошо.
Квинт уже приготовился сражаться. С тех пор как Гиппократ и Эпикид взяли город под свой контроль, все сиракузцы стали врагами. Коракс не позволит пропустить чужой отряд. Его обязанностью было защищать ведущую на север дорогу. И не важно, что сиракузцы числом превосходили его солдат. По меньшей мере, он попытается их остановить.
