Я перебросил одно кольцо через голову и плечо и начал вязать узел палача, делая вид, что вожусь с нею бесцельно.
— Ну, это как раз ему не по нутру, — рассмеялся юный Ричард чуть ли не с виноватым видом — видимо, прелюбодеяние было ему в новинку, просто он не хотел в этом признаваться.
— Но он видит в этом и хорошие стороны, — сказал старик. — Во время величайшего похода всей жизни лучше иметь под боком любимую наложницу, чем платить деньги за услуги уродливых незнакомок. Если бы он не согласился делиться ею, это создало бы напряжение, ведь все мы здесь живем в тесноте. Поэтому у нас есть, знаешь ли, своего рода договоренность.
— И нас она устраивает, — вторил деду молодой, заливаясь краской.
— Все будут соблюдать умеренность, — пояснил старик.
— Будут? А пока не соблюдают?
Я поднялся, якобы собираясь потянуться, а сам схватился рукой за оснастку, которую один моряк при мне назвал выбленкой (плетеная лестница, ведущая прямо к корзинке у вершины грот-мачты). Проверил, хорошо ли она натянута, выдержит ли мой вес. Как большинство моряков, я был бос, так как успел убедиться, что лучший способ не слететь с палубы — зажать липкую паклю, что торчала между узких планок, пальцами ног.
— Почему же, давно соблюдают, — похвалился старик, изо всех сил стараясь не показать радости от того, что рядом с ним столько времени проводит красивая и доступная женщина. — Но с нами в Венецию приехала невеста Грегора. Вообще-то они только что поженились, так что он регулярно вспахивал ее поле, чтобы до отплытия успеть сделать ей наследника. Она уехала вчера. Поэтому у него пока не возникало необходимости практиковать умеренность.
Молодой оруженосец по-идиотски заржал, сопроводив свой смех характерным жестом.
— Черт! — выругался его дед и начал отчаянно хватать меня за ногу — но где там, я уже был слишком высоко.
Оба Ричарда принялись на меня орать, испугавшись, что им влетит за такой недогляд, и через несколько секунд на снастях уже висело три матроса-венецианца. Один находился пониже, на той же лестнице, что и я. Он быстро меня догонял. Два других приближались с флангов и, похоже, были готовы перелететь по воздуху со своих снастей на мою. Все трое были вооружены.
— Не трогать его! — прогремел снизу сердитый голос Грегора. Я глянул вниз, проклиная все на свете. Грегор держал старика Ричарда за ухо и выглядел взбешенным. — Спустите его вниз и передайте на попечение Отто, если эти два крестьянина не способны с ним справиться.
— Простите, хозяин, — пролепетал Ричард.
— А я тут при чем? — протестующе заорал Отто. — Мне надо съездить на весельной лодке к Лилиане, посмотреть, удобно ли она устроилась.
— Уверен, Лилиана мирится с теми же неудобствами, что и мы, — сказал Грегор. Отпустив Ричарда, он направился к Отто, но лишь для того, чтобы дать знак баркасу, что болтался внизу возле корабля. — Мне необходимо найти Бонифация до захода солнца. Ты — на вахте.
И такой праздник они закатили той ночью, что было светло, как днем.
Робер де Клари. Хроника Четвертого крестового похода
Итак, в этот вечер моим стражником стал Отто. У юноши в голове было только одно — война. Он замучил меня до тошноты, объясняя разницу между правилами корректной войны (когда не позволялись грабежи, мародерство и выкуп пленных), обычной войны (в которой можно и грабить, и мародерствовать, и требовать выкуп за пленных, но нельзя трогать гражданских) и его любимым типом войны, существовавшим до этой последней кампании только в воображении: беспощадной войны, или войны беспредельной.
— Как раз она мне знакома, — устало промолвил я.
К этому времени погрузка и обустройство кораблей закончились, трюмы наполнились бочонками с галетами, сушеным сыром, сушеными бобами и горохом, соленой рыбой (на праздничные дни), луком, маслом, вином и пресной водой. Солнце над лагуной начало опускаться. Судя по всему, нас всех загонят пораньше спать в тесные вонючие клетушки «Иннокентия». Вряд ли найдется хоть один узел, завязанный человеческой рукой, который мне не удалось бы развязать. Поэтому я пребывал в абсолютной уверенности, что смогу удрать. Но все мои стремления к мести поутихли от унижения: я не заслуживал достойного ухода. Теперь мне гораздо больше подходила бесславная, непримечательная смерть. Еще до полуночи выскользну на палубу, отыщу нож и упаду на него, чтобы покончить со всем этим.
Меня здорово огорчило, что устраиваться на ночь никто не собирался. У Энрико Дандоло, слепого восьмидесятилетнего старца, венецианского дожа, были на наш счет другие планы. Знаток тонкой дипломатии, он уговорил нескольких богатых венецианцев пригласить кое-кого из пилигримов (как называли себя крестоносцы) провести последний вечер в городе, у них в гостях. Этот шаг должен был доказать, что у венецианцев не было злого умысла, когда они на полгода задержали отправку кораблей, а заодно внушить рыцарям мысль, что неплохо было бы вернуться в Венецию и здесь потратить добычу, которую они наверняка раздобудут в следующем году.
Один из богатейших горожан, аристократ и делец (в Венеции эти два понятия взаимно не исключали друг друга), был ветераном императорского крестового похода в Святую землю, что состоялся пять лет назад. Он предложил угостить небольшую группу рыцарей Бонифация, включая Грегора (причем особо подчеркнул, что ему нравятся германцы), и поделиться с ними своим опытом, прежде чем они отправятся на поиски собственных приключений. Грегор был не прочь попировать, прежде чем провести несколько недель в корабельной тесноте, но не знал, что делать со мной. Оруженосцам он не доверял, понимая, что им меня не удержать, а Отто наотрез отказался подчиниться приказу остаться на корабле и охранять пленника.
— Я слышал, какие пирушки закатывает этот Барцицца, — сказал Отто. — И тоже хочу пойти.
Я чуть не взвизгнул от такого совпадения. Сразу по приезде в Венецию мне понадобился местный житель, знакомый с расположением иностранного лагеря. Под теплым мелким сентябрьским дождиком я прочесывал Риальто вдоль и поперек. А потом, два дня назад, болтаясь без дела возле недавно отстроенной колокольни, набрел на Барциццу, главного торговца сушеной рыбой. Он оказался общительным, но почти уморительно глупым человеком. Я назвался придворным музыкантом французского короля, и Барцицца сразу в это поверил, хотя видок у меня был, как у дикаря. Он решил, что мы должны стать друзьями, дабы в дальнейшем с моей помощью он мог представиться моим покровителям во Франции, чьего общества он скоро будет достоин. Прежде чем сообщить, что на Сан-Николо нет никаких англичан, он провел меня по своему дому-палаццо на Большом канале. Поэтому теперь я держал в голове четкий план первого этажа с главным вестибюлем. Удрать оттуда будет легче, чем с корабля, к тому же по дороге я смогу стянуть с кухни острый нож.
