с Блонделем не на что было бы снарядиться в поход на поиски короля. Но ничего! Я думаю, мой пояс тоже чего-то стоит! — И Луи бросил на шахматную доску кованый пояс с золотыми насечками.
— А у меня — вот... — Протиснувшись к столу, юная Мария присоединила к собранному кольцо с изумрудом и свое жемчужное ожерелье, полученное так же, как золотая цепь Алисы: на турнире от выигравшего поединок Эдгара. Эти маленькие богатства они с мужем собирались отправить в Англию, но, по счастью, решили, что ценности могут понадобиться. Рыцарь зашил их в своем поясе, но в этот вечер извлек, чтобы жена могла появиться за праздничным столом в красивом наряде.
Сам Эдгар высыпал на черно-белые шахматные квадратики лишь несколько золотых монет. Больше у него ничего не было.
Седрик Сеймур только развел руками:
— В моем кошельке только чуть-чуть серебра. Будет надобность — я и это отдам. А пока...
Старый рыцарь запустил руку под кольчугу и вытащил шнурок, на котором висел массивный серебряный крест. И вместе с крестом — кольцо, явно старинной работы. Как видно, оно хранилось на груди рыцаря очень давно: даже ободок его в одном месте истерся о шнур. Большой, почти черный гранат, вделанный в темное золото, не вобрал отблесков огня, не засветился в ответ. Но когда Седрик поднес кольцо к лицу, камень вдруг сверкнул неведомым пламенем так же ярко, как глаза Сеймура.
Ричард Львиное Сердце, пристально следивший, как Седой Волк снимает кольцо со шнурка, заметил, что при этом пальцы старого рыцаря непривычно задрожали.
— Память о женщине? — тихо спросил король.
— Да, — ответил Седрик.
— Она умерла?
— Нет. Умер тот, кому она это подарила. Я просто унаследовал. Так что могу отдать. Оно очень дорогое.
— А на руке не носили потому, что пальцы с тех пор стали шире? — снова спросил Ричард.
— Ну да. Чем больше машешь мечом, тем крупней становятся руки. Уже и на мизинец не налезло бы.
— У меня только это, — подойдя к столу, Фридрих Тельрамунд положил поверх всей груды свой драгоценный кинжал с тайничком в рукояти.
Ричард опустил голову. Он, как любой человек, испытавший на своем веку все, кроме смерти, умел сдерживать чувства. Но горячая волна все ближе подкатывала к его сердцу. И голос короля прозвучал вдруг хрипло и слабо:
— Я никогда не забуду этого дня! Я никогда этого не забуду. Господи! Если когда-нибудь я предам кого-то из этих людей, пусть моя душа тут же окажется в аду!
— Что за ерунду вы говорите, государь? — Эдгар Лионский засмеялся и выловил в своем кошельке еще один, последний золотой. — Разве вы хоть раз кого-нибудь предали? Ну и мы вас не предадим!
Не замеченный никем, в комнату возвратился отец Доминик, тихо удалившийся и так же тихо вновь подошедший к столу. В его руках был ларчик, который епископ поставил рядом с шахматной доской:
— Это от его святейшества Валентина. Он не любитель копить деньги, все раздает бедным. Но кое-что нашлось и у него. Я не брал с собою ничего, однако собираюсь, вернувшись в Антверпен, послать вам в Дюренштейн несколько золотых крестиков, пожертвованных нашему монастырю верующими. Думаю, в нашем случае это не будет кощунством.
Эдгар Лионский снова принялся чертить угольком на столешнице, остальные считали: кто — загибая пальцы, кто — беззвучно шевеля губами.
Фридрих Тельрамунд подмигнул Блонделю, не нашедшему у себя ничего ценного и оттого совершенно удрученному:
— Не грустите, трубадур! Вы же подарили самое главное — весть о том, где искать короля. А то, что мы с вами небогаты... Вздор, честное слово! Вон сколько «прекрасных фей» слетелись на мой призыв. Надеюсь, вы сочините об этом балладу?
— Обязательно, — отозвался Блондель и отвернулся, чтобы тевтонец не заметил слез на его лице.
Глава 4
Встреча друзей
Эльзе Брабантской тоже почти нечего было положить на шахматную доску. Сбежав из замка, она отдала припасенную горстку золотых монет кормилице Ингеборг, а с собой прихватила только несколько серебряных марок. Однако на ее пальцах поблескивали два золотых колечка, а в ушах — золотые серьги, и герцогиня, не раздумывая, присоединила их к собранному.
Когда все разошлись, оставив Ричарда в отведенном ему покое, Эльза вышла во двор, кутаясь в наброшенный на плечи тонкий шерстяной плащ. Днем было почти жарко, но вечер дохнул прохладой и сыростью. Тем не менее герцогине не хотелось подниматься в верхнюю комнату донжона, где ей предстояло ночевать вместе с придворными дамами графини Шато-Крайон. Ее тянуло выйти в город, но ворота были закрыты, а кроме того, уже сделалось темно. Оглядевшись, молодая женщина заметила лестницу, ведущую на одну из стен. «Пойду, посмотрю сверху на город!» — подумала она, понимая, что скорее всего ровно ничего не увидит: луна на ущербе, а факелы, которые стража зажгла на стенах, освещают лишь кусочек небольшой площади, примыкающей к замку.
Тем не менее герцогиня взобралась по лестнице на стену. Стражник, удивленно покосившись на нее, даже не стал спрашивать «Кто идет?», по платью и плащу признав одну из приехавших с епископом дам. Здесь никто не мог узнать ее, и Эльза откинула с лица покрывало.
Пройдя по стене совсем немного, она в неверном свете факела увидела еще одну фигуру, тускло поблескивающую кольчугой. Не сомневаясь, что это тоже кто-то из стражи, герцогиня почти поравнялась с этим человеком, как вдруг тот обернулся.
— Эльза? — ахнул он.
— Фридрих! — она смешалась, вспыхнула, неловко отступила, едва не запутавшись в широком подоле своего плаща. — А... а я хотела прогуляться. В замке отчего-то сыро.
— Сейчас уже разожгли очаги, а в верхние комнаты принесли жаровни с углями. Хотите, я вас провожу?
