— Совет не посмеет меня казнить! — вскричал Тинкоммий.
— Ты не оставил мне выбора, — промолвил, отворачиваясь, Верика и совсем уже тихо пробормотал: — Мне так жаль… так жаль… Кадминий, отдай его римлянам.
Тинкоммий воззрился на легата с трибуном, потом на стоявшего за их спинами сурового центуриона и в ужасе бросился к постели царя:
— Дядя! Молю!
— Встать! — рявкнул Кадминий и, схватив принца за плечи, оторвал его от старика.
Тинкоммий попытался вывернуться из хватки, продолжая взывать к государю, но дюжий бритт, локтем прижав дергающуюся голову предателя к своему могучему торсу, подтащил его к Веспасиану:
— Царь говорит, он твой. Делай с ним все, что хочешь.
Веспасиан молча кивнул и поманил к себе центуриона.
— Выведи этого человека куда-нибудь и постарайся убедить не упрямиться, — сказал легат, понизив голос, чтобы узник не мог его слышать. — Но смотри не перегни палку: нам нужно, чтобы он говорил.
Центурион выступил вперед, крепко связал пытавшегося сопротивляться принца, после чего вздернул своего подопечного на ноги и потащил к выходу, приговаривая:
— Ну-ка, приятель, веди себя смирно, не то я рассержусь.
Однако Тинкоммий все продолжал молить государя о милосердии, и тогда центурион с силой ударил его лбом о стену. Принц атребатов, вскрикнув, осел, из рассеченной брови потекла кровь.
Центурион хладнокровно помог ему встать.
— Ты уж, пожалуйста, будь дальше умницей, и больше без ерунды.
Наскоро перекусив на царской кухне, Веспасиан с Квинтиллом выбрались из заваленного ранеными чертога. Подковообразное пространство редута, защищавшего вход, озаряли багровые отблески пламени. В глаза им бросилось римское копье, чей наконечник, помещенный в самый центр умело разведенного костерка, уже раскалился, светясь собственным светом. Привязанный к повозке Тинкоммий бессильно припал грудью к доскам, вся его спина была сплошь покрыта рубцами, кровоподтеками и ожогами. В воздухе висел резкий запах горелой плоти.
— Надеюсь, ты его не убил, — промолвил Веспасиан, прикрывая ноздри ладонью.
— Никак нет, командир, — проворчал Гортензий, оскорбленный таким недоверием.
Настоящий, опытный дознаватель никогда не допустит, чтобы жертва преждевременно умерла: недаром этому тайному умению в легионах обучали с особенной тщательностью. Грань между болью нестерпимой и болью, за какой следует смерть, настолько тонка, что стоит перестараться, и допрашиваемый вместо того, чтобы сломаться, освободится от жизни, а с нею и от страданий, поэтому даже начинающим палачам первым делом внушали, что пытки надлежит длить очень долго, внимательно следя за тем, чтобы скрывающий что-то преступник не ускользнул в иной мир. Тогда рано или поздно он выложит правду из одного ужаса перед чередой новых мучений.
Гортензий кивнул в сторону огня.
— Я его чуток поджарил, и только.
— Сказал он что-нибудь нам полезное? — осведомился Квинтилл.
— По большей части несет все ту же дикую околесицу.
— То есть так и стоит на том, что Каратак явится его вызволять? — спросил легат.
— Так точно, командир.
Истерзанная спина принца просто притягивала взгляд Веспасиана, не давая ему отвернуться.
— Как по-твоему, врет он или не врет?
Гортензий поскреб шею и кивнул.
— Вряд ли врет, если только у него упрямства не больше, чем у целого ослиного стада.
— Интересное присловье, — заметил Квинтилл. — Никогда раньше такого не слышал. Оно местное или наше, латинское?
— Это не присловье, а мое мнение, — сухо ответил Гортензий. — Так что, командир, мне продолжать или как?
Последний вопрос был обращен к легату, и Веспасиан оторвал от пленного взгляд.
— Что? А, да… валяй. Но если он будет петь ту же песню, можешь заканчивать. Тебе пора отдохнуть.
— Заканчивать, командир?
Гортензий наклонился, взялся за древко копья и вытащил из огня раскаленный светящийся наконечник. Воздух вокруг него дрожал от жара. Посыпались искры.
— Ты имеешь в виду совсем?
— Да.
— Очень хорошо, командир.
Гортензий кивнул и повернулся к Тинкоммию, поднося пышущее огнем острие к его широко раздернутым бедрам. Легат пошел прочь от костра, усилием воли заставляя себя не спешить, дабы центурион и трибун не заподозрили его в излишней чувствительности. Едва Веспасиан и Квинтилл покинули пределы редута, послышалось отвратительное шипение, следом за которым тишину разорвал нечеловеческий вопль. Непроизвольно ускорив шаг, Веспасиан направился к одному из амбаров, приспособленному под его временную резиденцию, и Квинтиллу пришлось тоже поторопиться, чтобы не отставать от начальства.
— Командир, что ты обо всем этом думаешь?
— Да вот размышляю, а и впрямь, не резонна ли избыточная осторожность центуриона Катона?
Квинтилл с тревогой взглянул на легата:
— Командир, но это ведь не серьезно. Чтобы Каратак шел сюда… Да как же такое возможно? Генерал Плавт надежно удерживает его за Тамесис.
Еще один вопль достиг их ушей, и Веспасиан ткнул большим пальцем туда, откуда он прилетел.
— А вот Тинкоммий уверен, что это не так.
— Но ты же сам говорил, что он может лгать, чтобы нагнать на нас страху.
— Много ли ему сейчас толку от лжи?
— Пожалуй, никакого, — неохотно согласился Квинтилл. — Но тогда, возможно, его самого обманули.
Веспасиан остановился и повернулся к трибуну:
— Объясни-ка мне, почему ты так рьяно стараешься, чтобы мы остались здесь? И не имеет ли это, случайно, отношения к твоему желанию стать первым римским правителем страны атребатов?
Трибун промолчал.
— Советую тебе подумать о том, что на кону сейчас стоит нечто большее, чем твоя блистательная карьера. Имей это в виду, — фыркнул Веспасиан.
Трибун пожал плечами, но так ничего и не сказал. Веспасиан удрученно вздохнул, досадуя на то, что этот хлыщ, видимо, совершенно не способен уразуметь сложность складывающейся ситуации.
— Трибун, если со мной что-то случится, ты здесь останешься старшим. Это тебе понятно?
— Так точно, командир.
— И твоим долгом станет тогда неукоснительное выполнение моих последних распоряжений. Так вот, я велю тебе всемерно беречь людей, которые окажутся под твоим началом, и запрещаю рисковать их жизнями понапрасну. Если для безопасности наших когорт потребуется отказаться от Каллевы, ты откажешься от нее.
— Да, командир. Если тебе так угодно.
— Учти, это приказ! — Веспасиан произнес последнее слово с нажимом и для усиления эффекта грозно воззрился на трибуна. Выдержав паузу, он продолжил: — Доведи до командиров когорт, что завтра поутру ожидается выступление. Пусть подготовятся. Выполняй!
