Диего провел много бесконечно долгих часов на жестком тюфяке, в темноте, изнывая от майской жары. Юноша весь горел, ему не хватало воздуха. Он потерял счет времени, но мог предположить, что его заключение длится не один день. Диего отчаянно хотелось пить. Он даже подумал, что чудовищный план Монкады заключался в том, чтобы уморить его голодом и жаждой. Временами юноша проваливался в сон, но слишком уж неудобной была постель. Он пытался ходить, чтобы размять ноги, но от одной стены до другой было не больше двух шагов. Диего дюйм за дюймом изучил всю каморку в поисках возможности бежать, но все было напрасно; сам Галилео Темпеста не смог бы выбраться отсюда. Узник попытался оторвать потолочные доски, но они были прибиты намертво. Комнату, вне всякого сомнения, уже давно использовали в качестве камеры. Прошла целая вечность, прежде чем дверь этого склепа приоткрылась и на пороге появился багровый сержант Гарсия. Несмотря на слабость, Диего легко мог бы управиться со стражником с помощью удара по горлу, которому его научил маэстро Эскаланте во время подготовки к испытанию в Обществе справедливости, однако юноше не хотелось оставлять старого приятеля наедине с гневом Монкады. Кроме того, даже если Диего удалось бы выбраться из камеры, он едва ли сумел бы покинуть гасиенду; куда разумнее было немного выждать. Толстяк поставил на пол перед узником кувшин воды и миску с рисом и фасолью.
— Который теперь час, приятель? — поинтересовался Диего, стараясь говорить бодрым голосом, который отнюдь не соответствовал его душевному настрою.
Гарсия показал на пальцах, отчаянно гримасничая.
— Понедельник, девять пополудни, говоришь? Стало быть, я здесь две ночи и один день. Долго же я спал! Ты знаешь, что собирается сделать со мной Монкада?
Гарсия покачал головой.
— Что с тобой? Тебе запретили со мной разговаривать? Но о том, что нельзя меня слушать, разговора не было, так ведь?
— Хм, — хмыкнул Гарсия.
Диего потянулся, зевнул, глотнул воды и попробовал варева из миски, которое, как он сообщил Гарсии, оказалось превосходным. Все это время он болтал не переставая. Юноша пустился в воспоминания о детских годах, особенно налегая на храбрость, которую Гарсия проявил в столкновениях с Алькасаром и во время охоты на медведя. Недаром толстяк заслужил уважение и любовь однокашников. У сержанта сохранились совсем другие воспоминания о детстве, однако слова Диего целебным бальзамом проливались на его истерзанную душу.
— Во имя нашей дружбы, Гарсия, помоги мне выбраться отсюда, — заключил юноша.
— Я бы с радостью, но я ведь солдат, а долг превыше всего, — отозвался толстяк, испуганно оглядываясь, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.
— Я и не прошу тебя, чтобы ты изменял своему долгу, Гарсия, но никто не сможет обвинить тебя, если окажется, что дверь была заперта не слишком надежно…
Договорить он не успел. Подоспевший солдат сообщил, что Рафаэль Монкада требует к себе арестованного. Гарсия одернул мундир, выпятил грудь и щелкнул каблуками, украдкой подмигнув узнику. Солдаты взяли Диего под руку и повели его в гостиную: затекшие без движения ноги почти не слушались его. Диего с горечью замечал перемены, постигшие родной дом: теперь он больше напоминал казарму. В гостиной его усадили на стул, связав по рукам и ногам. Юноша заметил, что сержант старается не затягивать путы слишком сильно, оставляя узнику возможность освободиться, однако вокруг все равно были солдаты. «Мне нужна шпага», — прошептал Диего, когда подчиненные Гарсии отступили на несколько шагов. Услышав это, толстяк едва не умер от страха; не хватало еще, чтобы в руки Диего попало оружие. Это стоило бы сержанту недели гауптвахты и военной карьеры в будущем. Похлопав старого друга по плечу, Гарсия нехотя удалился, а один из солдат занял место в углу, чтобы стеречь узника.
Диего просидел в гостиной не меньше двух часов. За это время он сумел освободить руки, но незаметно развязать ноги не представлялось возможным. Здоровенный метис застыл в углу, словно ацтекская статуя. Юноша попытался привлечь его внимание, делая вид, что захлебывается от кашля, требуя то воды, то сигару, то платок, но часовой продолжал неподвижно стоять на месте с каменным лицом, вперив в заключенного заплывшие холодные глазки. Если план Монкады заключался в том, чтобы таким образом сломить волю противника, он выбрал верную стратегию.
Рафаэль Монкада появился, когда почти стемнело, с порога извинившись за неудобства, которые пришлось испытать столь утонченной персоне, как Диего.
Меньше всего на свете ему хотелось бы поступать подобным образом, однако Монкада действовал так под давлением обстоятельств. Кстати, не обратил ли Диего внимания, сколько времени ему пришлось провести взаперти? Ровно столько, сколько сам Рафаэль томился в потайной комнате. Забавное совпадение, не правда ли? Бог не обидел Монкаду чувством юмора, но та шутка чересчур затянулась даже на его вкус. Впрочем, он, вероятно, должен поблагодарить Диего за то, что тот избавил его от Хулианы. Тетушка не раз предупреждала Рафаэля, что брак с женщиной столь низкого происхождения скажется на его карьере самым плачевным образом. Однако Хулиана — давно пройденный этап, и вспоминать о ней не стоит. Диего — или он предпочитает, чтобы его называли Зорро? — должно быть, интересует, какая судьба уготована ему самому. Он оказался преступником, таким же, как его отец Алехандро де ла Вега; яблочко от яблони недалеко падает. Старика поймают, это вопрос времени, и на этот раз он уж точно сгниет в тюрьме. Монкада отдал бы все на свете за право собственноручно вздернуть Диего, но он не станет делать ничего подобного. Злоумышленника отправят в Испанию в кандалах и под надежной охраной, где он предстанет перед судом. Король Фердинанд и его министры следят за тем, чтобы законы выполнялись со всей строгостью, не то что в колониях, где каждый трактует их как хочет. К преступлениям, совершенным в Барселоне, в Калифорнии прибавились новые: нападение на тюрьму Эль-Дьябло, поджог, похищение сокровищ короны, причинение тяжких телесных повреждений офицеру и заговор с целью освобождения заключенных.
— Я слышал, что в этих страшных злодеяниях обвиняют Зорро. Должно быть, и жемчужины украл он. Или вы предпочтитаете не упоминать о них? — поинтересовался Диего.
— Зорро — это ты и есть, де ла Вега!
— Хотел бы я быть таким удивительным человеком, но у меня слишком слабое здоровье. Я страдаю астмой, мигренью и сердцебиением.
Рафаэль Монкада сунул под нос арестованному собственноручно составленные бумаги и велел подписать их. Узник отказался, сославшись на то, что ставить свою подпись под документом, не ознакомившись с его содержанием, неразумно, а прочесть бумаги он не может, поскольку позабыл свои очки. Кстати, вот еще одно доказательство, что он не может быть Зорро. Ведь этот разбойник, по слухам, метко стреляет и отлично фехтует, а для этого нужно безупречное зрение.
