— Да, мы с ним подружились после… после смерти Даниэля. И после того, как мы с тобой перестали дружить. Если бы он мне не помог, я уверен, что не дожил бы до зрелости.
И я рассказал ей, как мы с ним наблюдали за ней издалека с Новой площади.
— Он молился Охотникам в Небесах, чтобы они помогли тебе добраться до Америки.
— Значит, мы молились об этом вдвоем, — спокойно заметила она.
Конечно, мне пришлось говорить и о предательстве моего отца и о том, как рухнул брак моих родителей. Она внимательно слушала, упершись подбородком в кулак, и шевельнулась только однажды, чтобы крепко стиснуть мне руку, когда я заговорил о своей уверенности в том, что мама не любила меня все эти годы.
Рассказ о Полуночнике вверг меня в тревожное отчаяние, и я понял, что должен как можно быстрее отправляться в Александрию. Я сказал Виолетте, что хочу немедленно купить билет, и она решительным голосом отозвалась:
— Да, было бы очень неправильно, если бы наша вновь обретенная дружба задержала тебя. Мы сможем поговорить гораздо дольше — и гораздо непринужденнее — после твоего возвращения, когда ты начнешь создавать свои изразцы.
В корабельном агентстве на Бродвее я выяснил, что путешествие в Александрию займет только три дня, если Господь пошлет нам хороший ветер. Я купил билет на «Экзетер», фрегат, отправлявшийся на следующий день.
В тот же вечер за ужином я сообщил Виолетте об отъезде. Мне хотелось так о многом поговорить с ней до отъезда — больше всего о Франциске и девочках. И очень хотелось, чтобы Виолетта рассказала мне о своей жизни, но она сильно побледнела, услышав, что я покидаю ее так скоро. Я подошел, чтобы утешить ее, но она сказала, что так возбуждена из-за моего приезда, что почти перестала спать, и поэтому должна пойти в постель до того, как упадет в обморок от изнеможения. Она резко оттолкнула мои руки, но тут же извинилась.
— Поговори со мной, пожалуйста, — молил я. — Скажи, о чем ты думаешь.
— Не могу. — И она умоляюще сложила руки. — Джон, сжалься надо мной. — Тут она выскользнула из моих объятий и кинулась прочь из комнаты.
Я проснулся около часа ночи, увидев во сне Полуночника. Он стоял возле моей кровати и говорил со мной на языке жестов, размахивая руками. Я так и не понял, что он пытался мне сказать.
Проснувшись, я услышал, что Виолетта спускается по лестнице. Когда она открыла заднюю дверь, я подошел к окну. В лунном свете было хорошо видно, как она идет в свой садик, пробираясь между сорняков, и я мог поклясться, что она была нагая.
Я выскользнул наружу, в садик Виолетты, и ночной воздух обволок меня своим влажным теплом. Я шел босиком, в одном ночном халате.
Сделав около десятка шагов, я увидел ее, сидевшую на низкой деревянной скамье и глядевшую в небо. Лунный свет укутал ее в свое одеяло. Ее можно было назвать богиней ночи. Длинные волосы мерцали серебром. Я вспомнил, что мечтал о том, чтобы она сняла шляпку, не с момента нашей встречи, а с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. Я стоял очень тихо, не желая испытывать ее скромность, но она, должно быть, услышала мое дыхание, потому что в испуге вздрогнула.
— Это я, — поспешил я сказать, шагнул вперед и протянул, извиняясь, руки. — Только я.
— Джон, Господи помилуй, я едва не закричала. — Она покачала головой и похлопала по скамье рядом с собой. — Быстренько, сядь здесь, пока тебя никто не увидел.
Она не сделала никакой попытки скрыть свою наготу. Я плюхнулся на скамью, стараясь не задеть Виолетту. Она показала на звездное небо.
— Прямо там — Стрелец, — проговорила она. — Он может найти все, Джон, даже таких крохотных созданий, как мы с тобой. Всякий раз, когда я чувствую себя неуверенной, я смотрю на него.
Она говорила по-португальски и перешла на «ты», словно мы снова были близкими друзьями.
— Полуночник говорил, что все звезды — охотники, — сказал я.
Виолетта пальцем показывала мне созвездия и называла их. Потом погладила мою щеку и нежно произнесла:
— Если я могу чем-нибудь помочь, чтобы найти Полуночника, только скажи мне — все, что угодно.
Ее пленительно гладкая кожа заставила меня задрожать. Сейчас, в звездном свете, она так походила на юную себя, такую открытую и добросердечную, что я потерял дар речи. Я чувствовал смущение: как мог я каждую ночь страдать, вспоминая свою жену, и одновременно чувствовать себя таким счастливым рядом с Виолеттой?
— Ранним утром здесь так спокойно, — прошептала она. — Почти можно поверить, что мы вновь на своем озере в Порту.
Она посмотрела на меня, догадалась о причине моего смущения и усмехнулась.
— Джон, — произнесла она шлепнув меня по бедру, — не будь ребенком. Твое желание меня не стесняет. Единственным моим союзником в мужчинах была их физическая потребность во мне. Только этому в них я и доверяю.
— Похоже, я ничего не понимаю в том, что происходит в моей жизни, — признался я. — Почему умер Даниэль, как я дожил до этого момента, почему мы с тобой вновь встретились…
Она серьезно посмотрела на меня.
— У меня нет для тебя ответов. Ни единого.
Нас овевал теплый ветерок. Облегчение от того, что я снова рядом с прежней Виолеттой, заставило меня улыбнуться.
— Как будто мы прячемся от родителей.
— Моя мать никогда не найдет меня здесь. — Она украдкой покосилась на дом. — Сорняки слишком высоки, и она меня не увидит.
— А дом слишком темный.
— Я люблю ночь. Я тогда меньше всякого вижу. Пусть бы ночь была всегда.
— Виолетта, кроме как сейчас, ты все время где-то, где нет меня.
Она взяла меня за руки и встала.
— Спой, — попросила она. — Любую старую песню. Пожалуйста, Джон, спой мне.
Я спел первую строфу «Расставания» — ее любимой песни Роберта Бернса: «Поцелуй — и до могилы мы простимся, друг мой милый…»
Она с несчастным видом отвернулась, глядя туда, куда увела ее мелодия.
— Джон, ты бы хотел, чтобы я стала прежней, но этого не будет, — тихо произнесла она. — Именно поэтому я иногда такая молчаливая и со мной так трудно.
— Ты приписываешь мне чужие желания. Единственное, чего я хочу — чтобы ты была счастлива.
Она посмотрела на меня с болью.
— Джон, мы с тобой из разных миров. Я перестала мечтать о счастье много лет назад. Я хочу только жить своей жизнью. И если это значит, что иногда я должна быть одинока, то цена не высока. Возможно, это вовсе бесплатно.
— В самом деле? Неужели тебе достаточно просто жить своей жизнью?
— Был бы ты женщиной, тебе не пришлось бы задавать подобные вопросы, — заявила она.
