Он смотрел не на острие шпаги Хью, а ему в глаза, пытаясь прочесть его мысли, но видел в них только снисходительную улыбку. Как более опытный боец, ирландец был уверен, что его молодого соперника опять подведет юношеская импульсивность. Ранее Джек дважды начинал схватку с ним именно так, повинуясь порывам, и дважды терпел поражение.
Ну что ж, ученика Убальди вполне устраивало, что противник видит в нем опрометчивого и слишком пылкого фехтовальщика. Чтобы утвердить врага в этом мнении, он принялся наседать еще более рьяно, полагая, что быстрота реакции позволит ему отразить неизбежные в таком случае контратаки.
Трижды Джек производил длинные выпады в живот и пах противника, и тот трижды отбивал клинок юноши в сторону, заставляя его открываться. Наконец Хью соблазнился приманкой и сам нанес колющий сильный удар, который пронзил бы Джека насквозь, если бы тот не отпрянул, перенеся вес на стоящую сзади ногу. От поражения он ушел, но со стороны это выглядело весьма неуклюже.
— Ох, парень, — вздохнул Рыжий Хью, переходя в наступление.
Теперь, когда выпады со стороны ирландца следовали один за другим, Джек вспомнил и второй совет римского мастера, касающийся боя с левшой. Никаких картинных парирований, никаких круговых движений: только ровные, поперечные отбивы в кварту с отступлением на шаг после каждого отражения.
Раз за разом, снова и снова он парировал удары и отступал, пока его отведенная назад рука не наткнулась на парусину точно так же, как в Риме она натыкалась на обивку стены. Последовало недолгое, в долю мгновения, колебание: Джек заметил это лишь потому, что лица противников сблизились и он опять заглянул ирландцу в глаза. В первый раз на памяти юноши, включая и прежние их поединки, Макклуни замешкался с выбором способа атаковать. В первый раз он допустил просчет.
Отпрянув так, что его плечо промяло туго натянутую парусину, и наполовину присев, Джек внезапно прыгнул вперед, целя острием шпаги снизу вверх в глаз ирландца. Рыжий Хью успел отдернуть голову, но парирующий удар его клинка пришелся по воздуху, ибо Джек мгновенно отдернул свое оружие и снова атаковал из низкой позиции, отвоевав проигранное пространство. Последовал вихрь ударов и контрударов: теперь уже Джек теснил противника к противоположному концу шатра, и очень скоро бойцы поменялись ролями. Ирландец был прижат спиной к зыбкой стенке, и прижал его англичанин. Хью попытался отыграть потерянное, однако локоть, вдавленный в парусину, не позволил ему вложить в удар достаточно силы. Джек поднырнул под высокий выпад, поперечным блоком отбил чужой клинок еще выше, пропуская отточенную сталь над своей головой, и понял, что пришло время пустить в ход тайный прием маэстро.
Все еще пригибаясь, он резко опустил свой клинок, одновременно отводя назад локоть и отставляя левую ногу. Когда же ирландец, восстановив позицию после промаха, приготовился отразить его выпад, Джек резко выпрямился и, перебросив шпагу из правой руки в левую, опять прыгнул к врагу, чтобы нанести снизу вверх по диагонали удар, в который вложил весь вес брошенного вперед тела. Хью строил защиту в расчете на правостороннюю стойку и отразить этот выпад не смог.
Шпага Джека пронзила его плоть где-то под ребрами.
Впрочем, Рыжий Хью все же обрушил на противника свой клинок, однако уже без обычной стремительности и силы, так что Джек легко ушел от удара, отступив в сторону и назад. Правда, при этом ему пришлось выпустить шпагу, которая так и осталась торчать в теле ирландца.
Хью не двинулся. Он стоял неподвижно, опустив свою шпагу, тогда как оружие Джека вошло в его торс по самую рукоять. Бледное лицо сына Ирландии стало совсем белым, отчего окаймлявшие его огненно-рыжие волосы словно воспламенились.
— Боже мой, парень, — промолвил он с расширившимися глазами. — Боже мой.
Он сделал шаг вперед, содрогнувшись, когда пришпиливший его к стенке шатра клинок выскочил из парусины. Кровь хлынула из носа раненого, а когда он попытался выговорить что-то еще, запузырилась и у губ. Джек торопливо попятился, отступая. Хью двинулся к нему, больше всего напоминая быка, истыканного бандерильями и со шпагой в загривке, подобного тем, что англичане видели на корриде. Тут шпага, правда, угодила под ребра, но кровь из раны все равно вытекала, а вместе с нею и жизнь.
Хью сделал еще шаг-другой, а потом обмяк и осел на пол: руки его упали на бедра, голова свесилась.
Джек осторожно приблизился. Голова раненого слегка поднялась, как у оленя в лесу под Каштелу де Виде. Была предпринята попытка поднять и шпагу, все еще остававшуюся в руке, но оружие выскользнуло из разжавшихся пальцев. Джек отодвинул клинок в сторону и опустился на колени.
Голова поднялась снова. Глаза открылись.
— Ты убил меня, Джек.
— Нет.
Теперь юноша смотрел на дело своих рук, решительно не понимая, зачем это ему было нужно.
— Я позову врача…
— Мне уже не поможешь. Даже у Макклуни нет снадобья от таких ран.
Хью закашлялся, сквозь побелевшие губы снова проступила кровь.
Джек мигом достал носовой платок, как будто тряпица могла задержать истечение жизни.
— Славная вышла дуэль, парень. Вот уж не подозревал, что ты такой умелец.
— Я им и не был. До Рима.
— Рима?
Кашель повлек за собой еще более сильное кровотечение.
— Только не говори мне, что я тогда не убил тебя именно для того, чтобы дать тебе шанс убить меня позже. — Джек промолчал, и окровавленные губы изогнулись в слабой улыбке. — Надо же! Кто бы мог подумать? — Голос Макклуни слабел, голова клонилась все ниже, веки опустились. — Вина… — пробормотал он.
Джек встал, схватил бутылку и поднес ее к губам ирландца. Когда горлышко коснулось губ, глаза открылись снова.
— Мое последнее желание, — прошептал Рыжий Хью. — За что выпьем, Джек? За короля за водой?
Джек, глядя, как жидкость вытекает изо рта умирающего, покачал головой.
— Нет, Хью. За тебя. За тебя.
И он отпил глоток в тот самый миг, когда Хью Макклуни испустил свой последний вздох.
Теперь тишину в шатре нарушали лишь стук дождя по парусиновой крыше да еле слышное журчание крови, стекавшей на землю.
Джек прислушивался и к тому и к другому. Долго, очень долго он сидел не шелохнувшись.
Он лежал на своей кровати в Абсолют-хаус, прислушиваясь к шуму Лондона. Четыре года назад звуки большого города вызвали бы у него радостное волнение, побудив выискать в гардеробе самый щеголеватый костюм и отправиться прогуляться. Встречи с друзьями, застолье на постоялом дворе в Ковент-Гарден или Сохо, черепаховый суп, эль, арак, посещение театра, бильярдной, борделя — все это запросто могло уложиться в один-разъединственный веселенький вечерок, если, конечно, пристегнуть к нему также и ночку.
