— Потом всем своим боярством и священниками выйдете крестным ходом к хану навстречу. Коли выполните все, как сказано, ничего вам от хана не будет. Хотя и гневен на Москву, что заперлась, но помилует вас, несчастных.
Вот оно — первая возможность вылезти наконец-то из проклятого города, куда его кинули и привязали точно цепного пса. В голове Остея метались мысли одна другой ужасней. Подчиниться? А если это обман? Но в любом случае его ждет просто плен, об остальных, сидевших вместе с ним в Москве, князь не думал. Конечно, отцу дорого встанет его выкуп, но должен и князь Ягайло помочь, его же стараниями несчастный Остей оказался в этом проклятом городе!
А что, если… снова всплыла та самая тайная мысль. Если братья Дмитриевичи сумели договориться с Тохтамышем, то почему он не сможет? Остей знает столько, что будет ордынскому хану весьма полезным! Уж он-то порасскажет про тех же Василия и Семена Дмитриевича. Москва приняла его, литовского князя Остея, своим новым князем. Почему бы и Тохтамышу не оставить его таковым? Остей выкажет себя перед ордынским ханом весьма полезным и послушным, и кто знает, что решит Тохтамыш, если столь сердит на князя Дмитрия Ивановича, что отправился его наказывать аж сюда, в Москву?
Долго никого уговаривать не пришлось, сам князь Остей и бояре, что его держались, уже давно поняли, что помощи от Ягайлы ждать не стоит, а дожидаться, пока наводнившая Москву пьяная ватага начнет грабить и их самих, опасно. Не ровен час допьют все пойло, что скопилось, и обернется недовольство протрезвевших против князя и бояр. А горожанам, вернее, тем, кто был в городе, сказали, что ордынцы мира просят, хан обещает никого не наказывать, только хочет посмотреть на тех, супротив кого ничего не могли сделать его опытные воины. А всем обещает свою милость ко всем, потому как не на Москву шел, а на князя Дмитрия Ивановича, которого москвичи недавно прогнали.
Старый Никодим, что вернулся с Куликова поля с левой рукой, повисшей плетью, качал головой:
— Ой, не верю я этой татарве! Ой, не верю! Они воевать умеют, разве стали бы на четвертый день мира просить? Недобро здесь что-то…
Его осадил кто-то из нетрезвых находников, которых раньше на Москве никогда и не видывали:
— Ты чего, дед, трусишь? Как же ты в походы ходил? Али тебе руку баба коромыслом перешибла, когда от другой гнала?
У деда лицо вмиг побелело, желваки заходили, глазами сверкнул:
— Ты, сопля, еще под стол пешком ходил, когда я уже с татарвой смертным боем бился! Тебе дурные слова прощаю, потому как ты сам не больно умен, а про ордынцев тебе так скажу: захотят они тебя взять, так не спасешься. Одна наша надежа на крепкие стены да на помощь князя Димитрия Ивановича, может, не бросит нас, дураков, придет спасать.
На деда заорали сразу несколько человек, при первых словах смущенно прислушивавшихся:
— Испугался, дед?
— Твой князь ныне далече…
— Сбежал Дмитрий Иванович в Кострому, только пятки засверкали!
Дед с сожалением плюнул в сторону и, ругнувшись, пошел вон. С такими дурнями что говорить? Сдадут Москву, как пить дать сдадут! А ведь есть за чем сидеть, такие стены князь поставил, что Ольгерд взять дважды не смог, и этот тоже не сможет. Сразу же видно, не штурмовать Москву он пришел, если ничего с собой не взял! А торопится почему, и впрямь прихода князя Дмитрия Ивановича боится?
Но кто Никодима спрашивал? И без него советчиков хватает, только советчики те лишь о себе думают. Загубят Москву…
Так и вышло. Князь Остей и бояре решили, что надо идти к Тохтамышу с поклоном. Раз князья Василий и Семен Дмитриевич ручаются, то, стало быть, верить можно.
Тохтамыш сидел в своем шатре, вытянув ноги в красных сапогах и прикрыв глаза. Пусть думают, что хан спит, иногда такое поведение Тохтамыша развязывало языки тем же русским. Они глупы, ордынцы хорошо знают, что закрытые глаза совсем не означают сон, а вот сыновья Дмитрия Константиновича Нижегородского уже попадались.
Но на сей раз оба князя молчали. Молчание было напряженным, это чувствовалось в самом воздухе вокруг них. И чего боятся? Дело было в том, что Василий с Семеном пообещали, что сумеют сегодня уговорить москвичей открыть ворота и выйти с поклоном к новому правителю, а потому просили день передышки.
Тохтамыш сумел не выдать свои мысли, к этому с детства приучен. Ему всегда внушали, а особенно Тамерлан, или, как его звали в Орде, Тимур-Ленг. Разумный воин и правитель твердил, что глаза должны быть внимательными, все замечать, но не выдать и мелькнувшей мысли ни противнику, ни другу. Только настоящий глупец показывает свои думы кому бы то ни было.
Василий и Семен глупцы, они думают, что Тохтамыш пришел наказать Дмитрия и, взяв Москву, посадит в ней кого-то из так старательно помогающих ему нижегородских князей. Пусть думают, сам хан теперь знает цену преданности Дмитрия Константиновича, если против своего зятя и дочери пошел, то кто же ему тогда дорог?
Но Тохтамыш и не ожидал верности ни от кого, зачем верить? Нужно только покупать или держать в страхе. А нижегородские князья?.. Пусть стараются, может, сберегут жизни его смелых воинов. Они думают, что хан решился на переговоры из боязни не взять город. И впрямь глупцы, Тохтамышу просто каждый день дорог! Только что принесли известие, что литовский князь Ягайло смог совладать со своим дядей Кейстутом, а значит, может теперь идти на самого Тохтамыша. Это серьезная угроза, ее следует опасаться, не хватает оказаться в русских лесах с небольшим войском против объединенного литовского и русских. В том, что тот же Дмитрий Константинович немедля примкнет к Ягайле, Тохтамыш не сомневался.
И Дмитрий Константинович тоже глуп и не расчетлив, ему бы задержать ордынцев у Москвы разными посулами до подхода Ягайлы и князя Владимира Андреевича да Олега Рязанского… Тохтамыш хорошо понимал, что он силен, только пока русские не объединились, а потому как мог поддерживал их рознь. Он не собирался отдавать Москву никому другому, кроме Дмитрия Ивановича, поэтому мышиная возня князей вокруг иногда даже не забавляла, а вызывала брезгливость. Ни договориться не могут, ни глотки друг дружке перерезать! Тимура на них нет!
Хан сидел, откинувшись и ровно дыша, точно все происходившее за тонкими стенами шатра его не касалось. Василий не выдержал и вышел вон. Ну где эти посланники?! Неужто поубивали? Эти дурни, что за крепкими московскими стенами сидят, могли. Князь всего раз видел Остея, когда тот только переехал из Литвы на Русь. Ничего хорошего вспомнить про него не мог. Самонадеян, решил, что если литовец, то его сразу на Москву и поставят!
