Ознакомительная версия.
– Это девушка, – едва слышно проговорила Александра Фоминична.
– Эй, милая! – позвала Гаша. – Дай хоть воды для девочек!
Паренек поднял голову. Из-под обломанного козырька картуза выскочила длинная, светлая прядь.
– Ты – девочка! – проговорила Леночка. – Как тебя зовут? Галочка? Марусенька? Меня зовут Леночкой, а это моя сестра, моя бабушка и моя тетя.
– Яринка, – был ответ. – Так мене папка и мамка звали.
У Гаши в голове мутилось от усталости. Полуголодная, легкая, будто перышко Олька затихла, престала ерзать, жаловаться на жажду.
Александра Фоминична трудно дышала, опираясь на плетень.
– Мы можем помочь. Все сделаем, о чем ни попросишь, – заверила Яринку Гаша. – Вот только бы передохнуть немного. Ты не возражаешь? Мы бы спросили разрешения и у твоих родителей, если б могли их повидать…
– Вси повмыралы. И матир, и сестра, и брат. Я поховала их тут[8], – Яринка указала рукой на землю у себя под ногами.
– Как закопала? – Гаша заметила, как ее мать покачнулась. – Сама?
– А хто ж. – глаза девушки округлились. – Не залишати ж их так…[9]
– И у тебя больше никого нет? – осторожно спросила Гаша.
– Е, як же не бути? – отозвалась девушка. – Еще брат Григорий. Але вин пишов до Киева, коли на нас впали перши бомби. Вин там и воюе. Був батько, тильки не знаю, де вин зараз…[10]
– Наверное, надо еще камушки сверху положить, чтобы курочки не расклевали или собачка… – вставила свое слово Леночка. – Мы поможем тебе, а ты пусти нас…
– Смиливи яки! Видно, нимци не сильно ще понапугалы. Ступайте на двир, та стережиться мин…[11]
В хате было чисто прибрано, пахло свежим молоком и кровью. Гаша заметила на чисто выскобленном полу кровавое пятно. Рядом стоял таз, полный кровавых бинтов.
– Брату ногу миною выдирвало. Я його ликувала, але даремно. Все одно помер…[12] – пояснила Яринка.
* * *
Гаша не помнила, как провалилась в сон. В ушах набатом гремели разрывы тяжелых бомб. Она падала в днепровскую воду, коричневая муть застилала ей глаза, а в уши лез неумолчный грохот разрывов. И толчея, и давка на мостах, и сосущий голод, и неотвязная тревога, и постоянные поиски питьевой воды и пищи. А ей так хотелось еще хоть раз увидеть мать в длинном платье из тяжелого шелка, в шляпке с вуалеткой на изящно уложенных волосах, веселую и беспечную. Услышать «Дунайские волны» в исполнении Киевского симфонического оркестра, но вместо этого она слышала вопли тонущих людей под оглушительный аккомпанемент разрывов.
На рассвете ее разбудили голоса. Гаша открыла глаза и увидела спину Александры Фоминичны, прикрытую потемневшей от пыли нижней сорочкой, ее темную косу без следов седины.
– Идить до Гиркой води. Там можна сховатися, – говорила Яринка. – Там моя ридня: бабка и дидка, та ище титка Клава.
– Там твой дедушка, Яринка? – уточнила Леночка.
– Надежда – моя бабка, та Уля – моя пробабка, та дидку, та Клава…
– Полон двор народу! На что мы им? – вздохнула Александра Фоминична.
– Они добры люди, примут, – заверила Яринка. – Вид мене привет донесете…
– Может быть, и ты с нами? – осторожно спросила Гаша, поднимаясь.
– Не-е… – Яринка опустила глаза. – Мене за хатой доглядать. А мож кто и вернется, та хоть мене застанут…
Гаша спросонья уставилась на Яринку. Хозяйка хаты оказалась чудо как хороша. Яринка сменила замызганную мужскую рубаху и порты на длинную, до пят, расшитую по вороту сорочку, ладно облегавшую ее стройное тело. Светлые, вьющиеся кольцами волосы обрамляли свежее личико. Черты лица тонкие, острые, глаза ореховые, добрые, разумные, с искоркой задора. Как же смогла она пережить столькие беды, не утратив этой искорки? Гаша вздохнула и почувствовала, как легкая рука матери легла на ее руку.
– Тебе нельзя тут оставаться одной. Слишком уж ты красива, – проговорила Александра Фоминична, словно услышав мысли дочери.
– Ви теж гарна, пани. Але ви ж не бойтеся[13], – возразила Яринка и, немного поколебавшись, добавила: – У мене зброя… бомба. Идите, а я буду з нимцями воювати![14]
– Милая!.. – Александра Фоминична всплеснула руками.
Внезапно Гаша почувствовала странную тревогу. Страх мертвой хваткой вцепился в горло, мешая дышать.
– Что это? – прохрипела Гаша.
– Це снаряд летить. Не бійся. Він мимо…[15] – заверила ее Яринка.
Взрыв грянул внезапно. Стены хаты дрогнули, с потолка им на головы посыпалась соломенная труха. Олька и Леночка полезли под кровать. Гаша вскочила:
– Мама, мама! – она металась по горнице, собирая их жалкие пожитки. – Собирайся, мама! Сколько нам пути до Горькой Воды, Яриночка? Сколько?
– До зализяки треба добигти… тут недалеко… там паровоз… так врятуетеся…[16] – Яринка быстро напялила портки, сунула ноги в огромные разношенные сапоги, прикрыла голову засаленным картузом.
– Леночка, сбегай-ка к дороге… – Гаша не успела договорить, как племяшки уж и след простыл.
* * *
Леночка вернулась скоро. И платьице ее, и тугие косы покрывала дорожная пыль, но на запыленном лице сияла счастливая улыбка.
– Зачем ты сняла платок? – возмутилась Александра Фоминична. – Ну скажи на милость, как мы теперь промоем твои волосы? Где нам взять мыло?
В ответ Леночка протянула ей свой бывший с утра таким белым платочек из хлопковой ткани. Он оказался завязан узлом и полон теплой еще вареной картошкой.
– Солдаты дали, – счастливо проговорила Леночка. – Не наши солдаты, а немецкие. Они добрые, не страшные совсем. Песни поют, веселые…
– Они видели, куда ты пошла? – спросила Гаша, хватая Леночку за плечи.
– Конечно, видели, Глафира! А ты что, драться задумала?
– Какие еще солдаты? – всплеснула руками Александра Фоминична.
– Немцы, бабушка! – повторила Леночка. – Авагандр в железных касках…
– Авангард… – задумчиво поправила ее Гаша. – А кто же тогда стреляет на той стороне Днепра?
– Смертники, – в один голос проговорили Яринка и Лена.
– Нет, у меня это не укладывается в голове! – проговорила Александра Фоминична.
– Вот и убежали… – вздохнула Гаша.
– Вам треба йти. Треба поспишати! Ольга, збирайся! – голос Яринки сделался твердым.
– Так мы погубим детей…
– Оставь, мама! Мы должны сделать все возможное, чтобы не остаться под немцем! Яринка, ты с нами? Решайся!
– Я залишаюся… Идите до Гиркой Води. Та не затримуйтесь![17]
Они подхватились. Гаша рывком посадила Ольку себе на плечи. Яринка зачем-то натянула драный, пропахший хлевом жупан. Хозяюшка быстренько порылась в запечье, достала нечто, завернутое в грязную холстинку, сунула под полу жупана. Гаша присматривала за ней краем глаза, но не слишком-то внимательно. Где-то наверху, по вершине пологого холма, там, где по-над селением пробегало шоссе, уже рычали двигатели танков.
* * *
– Кто такие? – машинист свесился из окна тепловоза.
Его лицо казалось клетчато-полосатым, чумазым и смешным от копоти и пыли. Седые брови да пышные, сивые усы его непрестанно шевелились, усиливая комический эффект. Леночка засмеялась.
– Беженцы… тикают до дому! Возьми их, Миколайчик, – проговорила Яринка.
– Ишь какие смешливые беженцы! А что, если Ганс уж перекрыл дорогу, а? И мне яйца оттяпают, и красотулек твоих порешат. Сидите уж. Авось и немцы – люди!
– Ах, какие интимности! – фыркнула Александра Фоминична. – Оттяпают – не велика потеря. Главное – голову не потерять!
– Ах, Миколайчик, завжди «авось» да «небось»![18] – глаза Яринки сверкнули из-под обломанного козырька.
– Как тебя звать, краля? – машинист подмигнул Александре Фоминичне, усмехнулся. Белые зубы на его чумазом лице фарфорово блеснули.
Невдалеке за их спинами что-то глухо зарокотало.
– Баба Саша ее зовут! – что есть мочи крикнула Олька. – Деда! Возьми нас к себе! Там, за станцией танки!
Олька, сидя на гашиных плечах, оказалась выше всех на голову. Что уж видела она там, за железобетонным забором, отделявшим платформы станции от улиц развороченного взрывами городишки? Наверное, и вправду там были танки, потому что проследив за взглядом девчонки, Миколайчик забеспокоился.
– Давай! Лезь! – скомандовал он, открывая дверцу кабины машиниста.
Гаша сорвала Ольку с загривка и вбросила в кабину, следом затолкали Леночку и ее бабушку. Потом Гаша передала Александре Фоминичне их нехитрые пожитки и, наконец, полезла в кабину сама.
За недели пути Гаша привыкла различать эти звуки среди прочих: утробный рокот и лязг. Но вот к виду танков никак не могла привыкнуть. Не укладывалось у нее в голове, что это изрыгающее смерть чудовище могло быть творением человеческих рук и управляться человеком. Танк въехал на железнодорожную насыпь и остановился на путях, преграждая путь на запад.
Ознакомительная версия.
