Ознакомительная версия.
Генриетта согрелась и почувствовала себя здесь хорошо. Сергей понравился ей — высокий, наверно, сильный и добродушный, но не простой, какими обычно бывают очень добрые люди: она ощущала за его силой энергию, а за мягкостью проницательность.
Дубровский подвинул к тахте столик с кофе и сигаретами. Они заговорили наперебой о погоде, о политическом курсе Франции, о войне и фашистском концлагере, где был Дубровский, он там принимал активное участие в Сопротивлении, и снова о погоде — дождь и дождь! Уже никто не помнил, как от дождя перешли к обсуждению премьеры в «Комеди франсэз» и так же, мимоходом, обругали новый итальянский фильм…
— А дождь прекратился… — Генриетта подошла к окну, выглянула. — Да, перестал. Уже почти двенадцать, и гости, наверно, надоели хозяину…
Сергею не хотелось, чтоб они уходили, но, увидев, как заторопились, взял шляпу, чтобы проводить их.
***
…Море осталось позади, и самолет снизился. Генриетта посмотрела в иллюминатор. Где–то далеко под крылом промелькнули убогие хижины, отары овец. Потом потянулись однообразные желто–зеленые заросли какого–то кустарника. Самолет сделал круг и пошел на посадку.
Генриетта осторожно вынула из–под блузки письмо и положила его во внутренний карман жакета. Самолет несколько раз сильно тряхнуло, и вскоре он остановился.
Генриетта еще раз посмотрела в иллюминатор на окружающие кустарники и спокойно направилась к выходу. Другие девушки прильнули к иллюминаторам, испуганно глядя на людей, выбежавших из–за кустов. Генриетта этого не видела — стояла возле двери и смотрела, как от кабины пилота между сидений приближался розовощекий человек в хорошо скроенном костюме. Думала, как могла так попасться в ловушку, но не впадала в панику, поскольку это означало бы гибель, а шансы на спасение давали только выдержка и сила духа.
Розовощекий приближался, а она смотрела на него, как смотрят обычные пассажиры на члена экипажа: без особого интереса, но и не отчужденно. Он подмигнул ей по–дружески, хотел пошлепать по щеке.
Генриетта спокойно отвела его руку, и он не обиделся. Вежливо попросил перейти на другое место.
На мгновение Генриетте стало страшно. Отступила в глубь салона и села на чей–то чемодан. Подумала: сейчас появится тот, который вел самолет, «полковник Кларенс», как назвал его розовощекий. Возможно, это было вымышленное имя, но все равно Генриетта уже никогда не забудет его, как и разговор, который она случайно подслушала в самолете. И пока пилот еще не вышел из кабины, снова осмыслила все, что произошло, — от посадки на самолет под Марселем до его приземления около этих опаленных солнцем кустарников.
…Две недели тому назад Генриетта прочитала в «Пари суар» объявление, в котором приглашались красивые девушки на работу экскурсоводами в Северную Африку. Контракт — на год, два и три. Генриетта позвонила по указанному номеру, и ее пригласили в контору на Жак–Доллан. Там и встретил ее розовощекий, отрекомендовавшийся Жаном Дюбуи — доверенной личностью большой туристской фирмы. Он рассказал об условиях работы, показавшихся Генриетте блестящими, просмотрел ее документы и спросил, знает ли она иностранные языки. Генриетта назвала только итальянский и английский, хотя немного знала и немецкий.
Розовощекий предложил Генриетте контракт на три года, но она согласилась только на годовой. Подписала, небрежно глянув на текст договора, поскольку Дюбуи выдал ей аванс и было неудобно вчитываться — фирма, которая не скупится на королевский аванс, не может быть несолидною. Тем более что розовощекий посоветовал:
— Прочитайте внимательно, мадемуазель, нам бы не хотелось, чтобы потом возникли недоразумения. Мы привыкли выполнять свои обязательства, но требуем этого и от вас.
— Я не ищу легкого хлеба, — только ответила она и расписалась.
Дюбуи вручил ей билет на поезд до Марселя и объяснил, где и когда должна быть, чтобы не опоздать на самолет, которым фирма переправит ее и других новых работниц в Северную Африку.
Впервые все они собрались в десять часов утра у отеля «Наполеон». Пятнадцать разных по характеру, взглядам, нравам, но все молодые и красивые.
Кто–то из марсельских пижонов, пораженный такой картиной, не выдержал и предложил:
— Пташки, возьмите меня с собой. А еще лучше оставайтесь здесь. Гарантирую всем шумный успех, а сегодня — веселый вечер…
Он попробовал протолкнуться к дверцам автобуса, в который садились девушки, но споткнулся о своевременно подставленную ногу хмурого верзилы в надвинутой на лоб шляпе.
— Я тебе покажу «пташки»… — прошипел верзила, и пижона как ветром сдуло.
— Поехали, Густав! — позвал верзилу Дюбуи.
Тот сел за руль, и автобус рванул с места. Ловко маневрируя, Густав вывел машину на автостраду, и через четверть часа будущие экскурсоводы уже поднимались в самолет.
Генриетте пришлось сидеть в хвосте, и ее сразу затошнило. Вскоре сделалось совсем плохо, и она бросилась в туалет. Там и услыхала разговор, который огорошил ее. И все же она нашла в себе силы ничем не выдать себя и внимательно слушала, стараясь не пропустить ни одного слова.
Разговаривали в тамбуре по–немецки и не очень опасались — были уверены, что никто из пассажирок не понимает их.
— Нас ждет грузовик и пять легковых машин, — сказал какой–то мужчина за дверью туалета. Генриетта сразу же узнала голос Дюбуи. — Разгрузимся, и вы, полковник, сразу посадите самолет в Танжере. Таможенникам на радость…
— Не забудьте прислать в аэропорт машину, — проговорил полковник на ломаном немецком языке. Потом попросил: — Налейте мне виски, Франц.
— Но вы же ведете самолет, Кларенс…
— Сейчас я включил автопилот… Глоток спиртного никогда не помешает.
Уже начало этого разговора насторожило Генриетту, почему Дюбуи из Жана вдруг превратился в Франца? И тут она припомнила, что уже при первом знакомстве заметила у него иностранный акцент, но мосье служил в Африке, и это не показалось странным. Но при чем здесь таможенники?..
— Вы же знаете, я спокойно отношусь к прошлому, — произнес Франц.
— Это пока не заденет вас лично, — отпарировал полковник. — И ваших дел в…
У Генриетты оборвалось сердце: полковник произнес это слово спокойно и безразлично, так, как она говорила о Париже, Лионе, Гамбурге, Лондоне. Но это слово стало символом смерти — только недавно она слышала его из уст Сержа Дубровского.
Франц сказал недовольно:
— Я же просил вас…
— Вы стали пугливы. Нас никто не слышит, а если бы и услыхали…
— И все–таки…
После паузы полковник спросил:
Ознакомительная версия.
