Ознакомительная версия.
— Так что ж выходит, ежели мы шайтана того медного изымем, то целый народ без оберега-заступника оставим? — задал вопрос Перегода, но ни к кому не обращался, сам с собою размышлял.
— Ты памятуй, что заступник тот — идол диавольский! — взъярился пресвитер, очами сверкая. — Нет никаких заступников, опричь Иисуса Христа, Пресвятой Девы Марии и святых праведников! Пущай идут с покаянием в церковь и примут крещение, иначе гореть им в аду и никакой шайтан им не допоможет!
Перегода потупился, толмач голову опустил. Минуту молча жевали кашу, давно остывшую.
— Алексей, так что там Аутья этот, Обский старик? — нарушил молчание сотник. — Ты вот говоришь, что он на нас взъелся, но мы ж на шайтана Обского старика не заримся.
— Четыре лета назад был я в Лонг-пугле, это там же, в Белогорье. И слыхал от местных остяков, что у капища Обского старика обосновался могучий шаман, и звать его… Агираш, — толмач замолк, внимательно глядя сотнику в глаза.
— Как Агираш? — поразился Мурзинцев. — Тот самый Агираш, который с Самаром супротив ермаковских казаков воевал?
— Он самый, — заверил Рожин.
Стрельцы зашумели, загомонили, удивленные, вперебой стали спрашивать, сколько ж шаману лет.
— Полтораста, я думаю, — ответил на то толмач. — А может, и боле.
— Да не может того быть! — отрезал Ерофей Брюква.
— Ты, Ерофеюшка, как Фома неверующий, ей-богу, — вмешался казак Перегода. — Чуть что, сразу не может того быть. У меня прадед сто десять лет прожил и еще бы жил, да пьяный полез коня распрягать и получил копытом в башку, оттого и закончился.
— В Писании сказано, что дети Адамовы девять веков жили, ибо житие их в праведности велось, — молвил отец Никон и для пущей важности перст горе задрал.
— Так что ж выходит, вогульский шаман дите Адамово?! — никак не мог угомониться Васька Лис, да еще и губы скривил в ухмылке.
— Чего мелешь, дурень! — гаркнул на него пресвитер. — Шайтанщик душу сатане продал за долголетие да способности к ведовству! А как закончится срок его договора, так гореть ему на вечном костре!
— Вася, чем пустозвонить, лучше самовар раскочегарь, — остудил стрельца сотник, тяжелым взором придавил, так что Лис сию минуту поднялся выполнять поручение, а Мурзинцев опять к толмачу обратился: — Что слышно про шамана того?
— Сам я его не видал. Откуда он родом, толком никто не знает. Одни говорят, что он с Пелыма, другие — что он таболдинский, а третьи настаивают, что род его от уральских вогулов. Долго на одном месте Агираш не сидит, шастает по Югре, аки медведь-шатун. Еще говорили, что при нем живет зверек-горностай и что когда шаман к духам в камлании за советом уходит, тот зверек ему навместо проводника. И еще сказывают, что глазами гагары он зреть способен. Где б та птица ни оказалась, через ее глаза и он ту землю зрит. А больше ничего и не знаю.
— Не густо… — заметил Мурзинцев.
— Но и не пусто, — упорствовал толмач. — Вогулы с остяками народ недоверчивый, лишнего из них клещами не вытащишь. То, что мне ведомо, я по крохам годами собирал. Ты пойми, Степан Анисимович, каждый вогул от Конды до Сосьвы, каждый остяк от Сургута до Карымкара, да и вся северная самоядь Агираша знают, за отыра его почитают, заступника в нем находят. А такое на ровном месте не родится. Посему он и вправду могучий шаман, ибо силою трех народов питается, может и Ас-ики с обских глубин вызвать.
— Да на что ему сие?! — удивился сотник.
Рожин помолчал, обмозговывая ответ, Мурзинцев не сводил с него глаз.
— Думаю, чтобы нас задержать, — ответил толмач. — А вогулы тем временем святыни на Белогорье свернут и увезут подальше. Так что Обский старик еще много нам напакостить может.
— Бога душу мать! — не сдержался Мурзинцев и метнул гневный взор на Хочубея, который теперь являлся причиной их заминки.
— Не поминай имя Господне всуе! — гаркнул на него пресвитер. — Вы, маловерные, то ли забыли, что Господь с нами! Богу угодное дело в любом раскладе свершится, и то, что напокамест вазнь шайтанщику улыбается, ничего не значит! Сатана в мелочи побеждает, да в крупном завсегда проигрывает!
После этого заявления все притихли, да и разговор себя исчерпал. Самовар закипел, и Лис всем наполнил кружки. Долго сидели молча, сербали горячий чай, но потом вдруг взял слово Семен Ремезов, до этого не проронивший ни слова, хотя толмача слушал с интересом и даже временами что-то записывал.
— У батьки есть память дьяка Переяслова, в ней говорится о рыбном промысле на Иртыше и Оби. Так вот имеется там упоминание о рыбинах непомерной величины. В 1678 году прасол (имя запамятовал) привез в Тобольск щуку длиною в сажень и два аршина, сторговал ее у остяков. Год спустя в той же памяти упоминается налим длиною в полторы сажени и весом в пять пудов. Также память указывает на 1682 год, когда нанятые рыбопромышленником Заславским остяки выудили щуку длиною в полторы сажени. Важила она под семь пудов. Сдается мне, Степан Анисимович прав: по реке и рыба.
На такое научное обоснование случившемуся с Хочубеем стрельцы снова загомонили, но теперь с облегчением.
— Байки твои интересные, Рожин, да ученость нам истину глаголет! — постановил Васька Лис и тем на разговоре крест поставил.
Но Рожин даже не улыбнулся. Он смотрел поверх стрелецких голов на близстоящую сосну. Там, притаившись на самой низкой ветке, высунув из-за ствола коричневую мордочку, следил за путниками пушистый зверек, с глазками, похожими на смоляные капли, малюсенькими круглыми ушками и пятнышком белого меха на грудке. Встретившись с Рожиным взглядом, горностай юркнул за ствол и был таков.
Проснувшись поутру, путники первым делом шли взглянуть, как там их раненый товарищ поживает. Чувствовал себя Хочубей неважно. Жар немного спал, но слабость стрельца одолевала, а попытка помочиться причинила такую боль, что стрелец и пять минут спустя скулил и обильно потел.
— Ты воды много не пей, терпи, потому как каждое испускание мочи заживлению не способствует, а тебе муку приносит, — наставлял Семен Ремезов, засветло уже хлопотавший подле больного.
За ночь натопился деготь, и лекарь, смешав его с медвежьим жиром, залепил той няшой Хочубею рану на ребрах, в паху сменил мох, разболтал очередную порцию коричневой жижи, заставил стрельца глотнуть.
— Смотри-ка, оклемался вроде, — у Мурзинцева от сердца отлегло. — А Семен-то не зря голову на плечах носит!
— Ум бороды не ждет, — присоединился к похвалам лекарю Демьян Перегода.
Семен смутился, потому как и в самом деле единственный из путников бороды не имел.
Ознакомительная версия.
