– Браво, маршал!
– Государь, вы осматривали лагерь?
– Да, маршал.
– Все мои приказания исполнены?
– В точности.
Мориц легко вздохнул.
– Если бы я мог выздороветь! – сказал он.
– Вы будете здоровы!
– Я дал бы десять лет жизни, чтобы сейчас же выздороветь!
– Если бы можно было что-либо отдать за это, я бы многое дал, – сказал Людовик XV.
– Что бы ни случилось, государь, завтра я исполню свой
долг.
– Я не сомневаюсь в этом, маршал. Завтрашний день должен быть великим днем, господа! – продолжал Людовик XV, обращаясь к окружающим. – Дофин сказал, господа, что в первый раз после сражения при Пуатье король французский будет сражаться вместе со своим сыном. Дофин прав, но я прибавлю, что после сражения при Тайльбурке, выигранного Святым Людовиком, ни одной столь же важной победы не было одержано его потомками над англичанами. Итак, завтра нам надо отличиться!
– Так и будет! – сказал маршал твердым голосом.
– Да-да! – закричали все с энтузиазмом. – Да здравствует король!
– Да здравствует король! – повторили на улице.
– Маршал, – продолжал Людовик XV, – мы вас оставим, чтобы не нарушать вашего покоя до завтра.
Он дружески пожал маршалу руку. Мориц хотел наклониться и поцеловать королю руку, но Людовик XV не допустил этого.
– Завтра мы обнимемся, – сказал он.
В это время к королю подошел герцог де Ноайль.
Герцогу, одному из самых замечательных людей той эпохи, было тогда 67 лет. В первый раз он участвовал в битве в 1693 году. Уже почти десять лет он был маршалом и составлял гордость Франции. Его очень любил Людовик ХV.
– Государь, – сказал он, – прошу вас оказать мне величайшую милость!
– Я вас слушаю, герцог, – проговорил король. – Что именно вам угодно?
– Можно ли мне в присутствии вашего величества переговорить с маршалом Саксонским?
– Говорите.
Тогда герцог, подойдя к постели больного, воскликнул:
– Маршал! Несмотря на то, что я старше вас и годами и чином и имею звание пэра, я прошу вас назначить меня на завтра к себе первым адъютантом[21].
Наступило гробовое молчание. Все были поражены великим самозабвением такого прославленного человека.
Маршал Саксонский сделал усилие, чтобы подняться на постели.
– Герцог, – промолвил он, – я необычайно польщен, но без разрешения его величества не имею права на это согласиться.
– Я разрешаю, – произнес король, – с условием, что первое французское ядро, направленное в неприятеля, будет выпущено по команде герцога де Ноайля.
– Да здравствует король! – закричал славный служака.
– Итак, герцог, я согласен, – сказал Мориц.
– Да здравствует король! – повторили окружающие.
– А теперь, господа, – объявил король, – оставим маршала отдыхать.
В последний раз он пожал руку Морицу Саксонскому и, сказав «До завтра», вышел в сопровождении свиты.
– Что нам делать сегодня вечером? – спросил король, обратившись к Ришелье?
Ришелье улыбнулся.
– Государь, хотите, я вас поведу кое-куда?
– Куда же?
– Государь, это вы узнаете, придя на место.
– Это тайна?
– Да, государь.
– Вы заставляете меня быть любопытным.
– Государь, вы позволите себя вести?
– Я согласен.
Король сел на лошадь.
– Куда мы едем?
– Ко мне, государь.
– Нужно ли пригласить всех наших?
– Да!
– Что это, празднество?
Ришелье опять улыбнулся.
Королевский отряд отправился по главной улице Калона и наконец достиг площади. На площади толпился народ. Посреди площади стояло красивое здание, очевидно, принадлежащее какому-то зажиточному землевладельцу. Оно было украшено флагами и вензелями, над которыми возвышалось французское знамя.
На стене была большая афиша. В театре шла комедия Фавара «Деревенский петух» в исполнении артистов французской армии.
При виде короля, въехавшего на площадь, народ долго приветствовал его несмолкаемым: «Да здравствует король!»
Монарх был поражен этим необыкновенным зрелищем.
– Государь, вам угодно присутствовать сегодня на представлении? – спросил Ришелье.
– Вы искусный чародей! – воскликнул Людовик XV.
ХVII Представление
С тех пор как Турнегем, богатый буржуа, взял под свое покровительство Фавара, поэта-музыканта, судьба этого бывшего пирожника, сделавшегося директором театра, складывалась как нельзя лучше. Весь двор и, следовательно, весь город были без ума от его комических опер, и за несколько месяцев успех стал до того велик, что артисты французской и итальянской комедий объединились, чтобы победить конкурента, и просили короля закрыть новый театр.
Тогда Фавару пришла в голову одна мысль. Мадемуазель Дюронсере, знаменитая певица, на которой он должен был жениться в июле, имела восторженного поклонника в лице маршала Морица.
Фавар вздумал дать представление в самом лагере. Он написал об этом герцогу де Ришелье, который уже почти официально занимался управлением парижскими театрами. Ришелье ухватился за эту мысль и прежде всего велел предоставить директору Комической Оперы все необходимые повозки для переезда; потом, ничего не говоря королю, чтобы сделать ему приятный сюрприз, он велел устроить в том доме, который занимал сам в Калоне, временную сцену, которая даже теперь удовлетворила бы требованиям многих провинциальных театров.
Десятого мая все было готово, и король сидел в ложе или, лучше сказать, в гостиной из зелени, потому что вся она была украшена листьями и цветами. Зала для публики, очень хорошо освещенная, была убрана букетами и гирляндами.
Партер занимали офицеры в парадных мундирах, а на почетных местах сидели маршалы и генералы. Щеголихи, которых пригласили из Лилля и Сизуэна, и самые хорошенькие и самые богатые жены поставщиков армии красовались на местах, искусно расположенных на виду у Людовика.
– Это очаровательно! – восхищался король, лицо его сияло от удовольствия.
Никогда Людовик не казался таким веселым, каким он был накануне битвы при Фонтенуа.
– Скажите, что можно аплодировать, – обратился король к герцогу де Ришелье.
Это известие, пробежавшее по рядам, подействовало, как электрический заряд. Именно в эту минуту поднялся занавес. Мадемуазель Дюронсере, обожаемая публикой артистка, появилась под восторженные возгласы зрителей. Играли «Деревенского петуха».
– Кстати, о петухе, – сказал король, улыбаясь, – я часто думаю о том странном петушке, который явился ко мне в Шуази. – Говоря это, Людовик XV обводил глазами залу, затем вдруг наклонился и произнес шепотом: – Однако, я не знал, что мои мушкетеры такие красивые малые!
– Неужели, государь? – спросил герцог, прикидываясь удивленным.
