– Неужели, государь? – спросил герцог, прикидываясь удивленным.
– Посмотрите, герцог, там, в той ложе. Та дама…
– Да, государь, но она не так уж красива.
– Это так. Но позади нее маленький мушкетер, который поворачивается к нам спиной. Какой стан, какая ручка…
Мушкетер повернулся; король заволновался; глаза его заблестели.
– Герцог, вы более чем любезны ко мне, вы мне преданы.
– Государь, я только исполняю свой долг.
– Итак, маркиза здесь…
– Да, государь. Она не могла вынести горечи разлуки и уехала из Парижа инкогнито.
– Когда она прибыла?
– Сегодня утром, государь.
– Где она остановилась?
– В доме, который я ей уступил.
– Ришелье, Ришелье! Какой вы искусник!
– Ваше величество очень ко мне милостивы.
– Пригласите ее прийти принять мою благодарность за приезд.
Ришелье вышел из ложи, но не сделал и трех шагов, как вдруг очутился лицом к лицу с человеком высокого роста, очень щегольски одетым.
– Вы здесь, Сен-Жермен?! – с изумлением воскликнул герцог.
– Да, герцог, – отвечал граф. – Вас это удивляет?
– И да, и нет. Вы такой странный человек!
– Все идет благополучно?
– Отлично, и я восхищен.
– Король узнал маркизу?
– Да.
– Он доволен?
– Я за ней иду.
Граф де Сен-Жермен посторонился, чтобы пропустить герцога. Ришелье направился к ложе, занятой маркизой.
Оставшись один в коридоре, Сен-Жермен приблизился ко входу в галерею. Лейб-гвардейский сержант стоял в последнем ряду, стараясь приподняться на цыпочки, чтобы видеть спектакль. Этим сержантом был Фанфан-Тюльпан. СенЖермен наклонился к нему.
– Как мои приказания? – спросил он.
– Исполнены, – отвечал Фанфан, обернувшись.
– Все будет выполнено завтра во время сражения?
– Конечно. Лейб-гвардейцы стоят в лесу де Барри.
– Я полагаюсь на тебя.
– На жизнь и на смерть.
– Я у тебя требую большего.
– Я ваш душой и телом.
– Я тебе повторяю, чтобы со мной поквитаться, ты должен служить мне более душой, чем телом.
– Моя душа к вашим услугам, она уплатит свой долг!
Сен-Жермен сделал знак и отступил в коридор. В эту минуту возвращался Ришелье, ведя под руку маркизу. Проходя мимо графа Сен-Жермена, она оставила руку Ришелье и остановилась.
– Вы искусный провидец, – сказала она, – искренний друг и очень странная особа! Когда вы позволите мне доказать мою искреннюю признательность?
– Может быть, завтра, – отвечал Сен-Жермен, – я вам напомню клятву на кладбище.
– Пусть будет завтра. О чем бы вы меня ни попросили, я соглашусь.
Дружески поклонившись графу, она подошла к ложе короля.
В эту минуту Дюронсере пела куплеты, сочиненные утром Фаваром, и ей неистово аплодировали.
Сен-Жермен, скрестив руки, стоял в коридоре.
– Завтра, – сказал он, – да, завтра будет последний день борьбы! Завтра я или восторжествую, или погибну. Но если я погибну, то повергну в страшную агонию и землю, которая еще держит тех, кого я ненавижу!
Он воздел глаза и руки к небу, как бы беря его в свидетели своих слов.
В театре раздавались радостные возгласы публики.
ХVIII Четыре часа утра
– Вставай, д'Аржансон!
Военный министр раскрыл глаза, вздрогнул и вскочил.
– Государь… – пролепетал он.
Действительно, в его комнате стоял Людовик XV, при шпаге, в полном военном костюме.
Солнце едва показалось на горизонте; густой туман поднимался над покрытыми росой лугами. На колокольне церкви в Калоне пробило четыре часа утра.
В то утро Людовик XV проснулся в лагере первым и тотчас же отправился будить военного министра. Д'Аржансон оделся мгновенно.
– Что прикажете, ваше величество? – спросил он, поклонившись королю.
– Отправляйтесь немедленно к маршалу и ждите его приказаний.
Д'Аржансон бросился к дому маршала.
– Государь, – раздался чей-то взволнованный голос, – разве вы хотели ехать без меня?
Это говорил вошедший дофин. Принцу было шестнадцать лет; впервые в жизни он должен был присутствовать при сражении и, снедаемый нетерпением, в беспокойстве ждал первого пушечного выстрела, как молодой любовник ждет свою первую возлюбленную.
– Уехать без тебя? – отвечал Людовик XV, целуя дофина. – Нет, сын мой. Я должен был отдать несколько приказаний и шел тебя разбудить.
Король сел в кресло, держа за руку сына.
– Дитя мое, – сказал он кротким и серьезным голосом, – ты будешь присутствовать при великом событии твоей жизни. Ты получишь крещение огнем, как говорил король Франциск I. В твоих жилах течет кровь Генриха IХ и Людовика ХIV, ты француз, ты сын короля и сам будешь королем; ты на поле битвы будешь тем, кем ты должен быть.
– Разве вы сомневаетесь в этом? – спросил дофин, краснея.
– Сохрани меня Бог, сын мой! Но выслушай меня, Луи, минуты драгоценны; я хочу говорить с тобой не так, как отец с сыном, а как король должен говорить со своим преемником.
Наступила минута торжественного молчания.
– Пока еще ты дофин, – продолжал Людовик ХV, – сегодня же ты можешь стать королем.
– Государь…
– Ты можешь быть королем, – повторил Людовик, – и я могу говорить с тобой так, потому что смерть никогда не пугала ни одного Бурбона. Если я буду убит до конца сражения, утаи мою смерть! Пусть солдаты не знают ничего о ней, и признай начальником маршала графа Саксонского, пусть он действует, командует, распоряжается. Ты мне обещаешь?
– Да, государь.
– Если маршал будет убит, передай начальство герцогу де Ноайлю, а в случае его смерти – герцогу Ловендалю или Ришелье. В случае неуспеха не беги, оставайся там, где находишься. Где король, там собирается армия и беглецы не осмелятся его бросить. Наконец, сын мой, подумай, что, если я буду убит на поле битвы, сражаясь с врагами моего королевства, мне будут нужны достойные похороны.
Людовик XV произнес эту последнюю фразу стоя и с такой благородной гордостью, что дофин был глубоко растроган, несмотря на выказываемую им твердость. Глаза его стали влажны, и крупные слезы покатились по щекам.
Людовик XV не отличался чувствительным характером, но волнение сына не оставило его равнодушным. Он привлек его к себе, прижал к груди и нежно поцеловал.
Оседланные лошади ждали у дома; весь главный штаб короля собрался там. Туман сгущался, и солнце казалось медным кругом, не дававшим никакого света.
– Государь, – сказал подъехавший д'Аржансон, – маршал поручил мне сказать вашему величеству, что он позаботился обо всем и что все готово.
Король и дофин сели на лошадей и поскакали к мосту, за ними все придворные. В ту минуту, когда король въезжал на мост, туман внезапно рассеялся и солнце осветило все вокруг.
