– Бабуся, но когда же закончатся его мытарства? Сколько мне еще его ждать? Я так устала от этого!
– Подождешь, коли любишь, красавица, – ответила мне спокойно старуха. – Он вернется, он тебя любит, он никогда тебе не изменит. Даже если и заставлять будут. А теперь иди ложись в угол и спи до утра. Утром я тебя разбужу, и ты поедешь домой. Бог с тобой.
– Вот так я и узнала, что меня ждет, – продолжала Ивонна. – Наутро колдунья меня разбудила, покормила, напоила настоями трав. Я ей оставила кое-какие вещи, которые у меня с собой были, и хотела одарить деньгами, но она рассердилась и ни за что не хотела их принимать. Напоследок сказала:
– Коли сердце у тебя доброе, то помоги моему внуку. Он сильно нуждается, но парень хороший и многого мог бы достичь, не будь он беден. А живет он в Тулоне, в пригороде, зовут его Жан Чудак. Если разыщешь его и поможешь – я тебе буду очень признательна. А мне ничего не надо. Прощай, красавица.
И мы уехали. С тех пор я стала спокойнее. Разыскала того парня. Не я, конечно, а Давила. Теперь этот Жан хорошо зарабатывает, рисуя лики святых.
– Скажешь, где он живет. Я хочу с ним познакомиться. Может, мне тоже удастся сделать для него что-либо полезное. Но ты что-то говорила о том, что точно знала время моего приезда, Ивонна. Как это у тебя получилось?
– Это случилось теперешним летом. Я так измучилась ожиданием, что не смогла утерпеть и опять заставила Давилу сопровождать меня к той гадалке.
– Вот какая ты настырная, Ивонна! Кто бы мог подумать?
– Если хочешь слушать, то не перебивай, Пьер. Так вот, я поехала. На этот раз она меня встретила очень приветливо. Вышла на порог своей хижины и пристально так глядела на меня. Ее Кудлатый тоже сел недалеко и уставился на меня, поворачивая голову то вправо, то влево. Он узнал меня, подошел, обнюхал и с довольным видом удалился в тень.
– Что, красавица, не утерпела? Проходи, я рада тебя видеть. Все еще не дождалась своего супруга? Это так, я знаю. Но он теперь уже скоро вернется. Будь готова встретить его в самом начале осени. Он явится к тебе. И даже почти здоровым.
Тут я перепугалась, но старуха успокоила меня, сказав, что нездоровье твое легкое и неопасное. Вот и сейчас ты не снимаешь с руки повязку. Скоро, миленький, можно будет и от нее избавиться.
Потом она благодарила меня за своего внука и опять повторила, что мы с тобой будем долго и счастливо жить в любви и согласии. Слышал, Пьер! После ее слов меня как бы подменили. Я тут же по приезде распорядилась с первого же дня сентября всегда иметь наготове отличный обед, а сама стала одеваться, как ты и заметил, как на праздник. Мне было хорошо, если не считать нетерпения, которое я постоянно испытывала в ожидании тебя, мой любимый.
– Да, Ивонна. У тебя была интересная жизнь, не то что у меня. Но как это у той старухи так здорово все получается? Хотя у моего друга Гардана тоже иногда отлично получались необъяснимые вещи. Применял он эти свои способности много раз, спасая нас не только от голода. Мог он многое, так что, видимо, у некоторых людей это есть, не то от Бога, не то по наследству, однако тоже от Бога. Иначе и быть не может.
– Во всяком случае, Пьер, она, эта старуха-гадалка, мне сильно помогла пережить время разлуки. Надо было мне раньше обратиться к ней за сведениями о тебе.
– Все в руках Господа нашего, Ивонна. Я обещал построить часовню, коли мне удастся выбраться из передряги, в которую я попал из-за козней моего детского друга Фомки.
– Лучше не вспоминай сейчас о пережитом, хорошо?
– Кстати, о Фоме. Я так хочу встретиться с ним. Он ведь уже знает о моем приезде. Так что мне пора с ним перемолвиться словечком.
– Только прошу тебя, Пьер, не очень терзай его упреками, он и так сильно наказан Господом нашим. Обещаешь?
– Конечно, моя пташка! Мне теперь это нетрудно сделать. Но поговорить с ним очень хочется. Сегодня и пойду к нему.
– Не слишком ли много для тебя в один день? Может, завтра, а?
– Чего откладывать? Между прочим, и мне не так уж приятно будет вести этот разговор. Уж слишком неприглядная история приключилась.
Ранний ужин закончился, и Пьер, поднявшись из-за стола, сказал:
– Отличный ужин, Ивонна. Я у тебя скоро обрасту таким слоем жира, что и двигаться станет трудно. Надо прекратить такое чревоугодие, милая моя.
– Надо же тебе поправиться и восстановиться, ты так много перенес за эти годы, Пьер. Успеешь и похудеть, но ты еще и не пожирнел, миленький. А потом, я здесь хозяйка, и мне должны все подчиняться и слушаться, особенно супруг, – заметила Ивонна и звонко рассмеялась.
– Хорошо, хорошо, моя прелесть. Я согласен, тем более что не вечно буду здесь жить. Скоро мне надо будет отправляться в Марсель. Дела все же нельзя забрасывать. Это ведь основа нашей жизни.
– Опять разлука, Пьер! Мне так этого не хочется.
– Ивонна, а кто нам мешает отправиться вместе? Я так и задумывал. Мне невмоготу будет жить вдали от тебя. Еще недельку передохну, и мы отправимся в город, моя дорогая.
– Что ж, ты прав, Пьер. Поедем вместе. Но тогда наши дети будут без родителей, а мы без детей. Опять плохо.
– Мы и их можем взять или приезжать раза три в месяц навещать их.
– Я бы не хотела везти детей в город. Здесь им будет лучше да и привычней. Город слишком шумен, и люди там не только хорошие.
– Как скажешь, Ивонна. Я на все согласен. Однако мне пора.
– Куда это ты собрался?
– Пойду к Фоме. Надо же мне с ним встретиться и поговорить. Не чужие ведь.
– Но ты помнишь мои просьбы, Пьер? – серьезно спросила Ивонна.
– Конечно, мое солнышко. Я все помню, мне до старческого беспамятства еще далеко, так что не беспокойся.
Пьер вышел во двор. Стоял ранний вечер. Прохлада уже опускалась на землю, и свежесть воздуха мешалась с дневным теплом. Белая луна медленно взбиралась по небосводу. Лучи заходящего солнца золотили далекие горы, тонувшие под сиреневыми покрывалами.
Постояв немного, Пьер вздохнул и пошел к пристройке в глубине двора. Под раскидистым дубом он как бы в нерешительности еще немного постоял, потом направился к домику и толкнул дверь. Прямо перед ним стояло простое кресло, покрытое бараньим мехом, на котором сидел Фома.
Пьер остановился, вперив в друга свои серые глаза. Бывший друг поразил его своим видом. Перед ним сидел совсем не тот Фома, каким он знал его прежде. Этот поседевший и осунувшийся человек лишь едва заметно походил на прежнего Фому. Седые волосы были зачесаны назад и спадали ровно подстриженными прядями на плечи. У него было худое лицо и большие пристальные глаза фанатика, какие иногда встречаются среди верующих. Брови раскосматились, а бородатым лицом он походил на древнего мученика-пустынника, давшего обет одиночества и молчания.
