пассажир уважительно относятся друг к другу, когда, как теперь в Китае, никто не смеет безнаказанно оскорбить рикшу и он гражданин, как и все, с такими же правами, не так уж важно, механической или мускульной силой приводится в движение его повозка.
В Китае все больше и больше пассажирских и грузовых машин. Но рикши еще, наверное, долго будут существовать, и в этом, как мне кажется, нет беды. У них теперь свой союз, защищающий их права, свои страховые кассы, среди них ведется культурная работа.
Но вот из меня рикша все-таки не получится. В этой профессии я проявил редкую бездарность, ибо все-таки ухитрился вывернуть пассажира из коляски и возвратил ее владельцу, будучи весь в поту.
– Этому надо учиться в молодые годы, – сказал мне в утешение ее владелец.
28 октября
Предводитель нашего собирающегося в путь каравана Чжан Мэнхуэй окончательно утряс маршрут путешествия. Мы накинулись на всякие проспекты, справочники и до истощения выспрашивали у наших китайских друзей все, что им известно о городах и краях, которые нам предстоит посетить. Маршрут головокружительный. Составлен он с расчетом, чтобы показать нам жизнь нового Китая в самых разнообразных ее проявлениях. Но даже наш проницательный караванщик был не в силах все предугадать, и вместо города Чэнду, который, как нам уже точно теперь известно, является городом древнейшей ирригации, наводнений и поэтов, где мы сегодня должны были приземлиться, эти записи делаются в гостинице огромного города Сиань, центра провинции Шэньси, известного не менее интересными, но совершенно иными достопримечательностями. Сюда мы попали благодаря…
Нет, уж если рассказывать, так рассказывать по порядку. Вылетели мы из Пекина в погожее, светлое утро и пошли на юг под бирюзовым, словно только что выстиранным и отглаженным небом. Примерно в одиннадцать прошли в виду большого, привольно рассыпанного по рыжей лессовой равнине города Тайюань провинции Шэньси. На горизонте в серенькой дымке все время маячили какие-то обтекаемых форм холмы, а под нами лежала равнина, обработанная все с той же тщательностью.
Шэньси! Как хорошо известно нам наименование этой провинции, одной из старейших баз знаменитой Восьмой армии! Никогда ее не видев, мы знали о ней, и теперь вот смотрели на эту землю, на эти холмы на горизонте, испытывая то же волнение, какое овладевает тобой, когда летишь над степями Сталинграда, над жирными черноземами корсунь-шевченковских полей, над хмурыми брянскими лесами или иными местами славных былых сражений.
– Хуанхэ, – негромко произносит Гао Ман, взявший на себя роль штурмана нашей экспедиции.
Так вот она, китайская Волга, колыбель здешней культуры и государственности! Огромная, могучая даже здесь, в своем среднем течении, она извивается по равнине тугими, прихотливыми петлями. Сверху отлично видны и заброшенные ею старицы, и пересыхающие летом параллельные русла. Крутые, обсосанные водой берега стоят сейчас от нее далеко, отделенные бесконечными пространствами пустых песчаных пляжей. Но она, эта река, не унимается. Сверху видно, как в месяцы паводков обгладывает она крутые, обрывистые берега, подступая к самым стенам какого-то города, отгородившегося от нее широкой дамбой.
Неожиданно садимся в Сиане. Ярко светит солнце. Тепло. Воздух влажный. Розы пестрят на клумбах. Весна, да и только. И все-таки какой-то циклон или антициклон, притаившись в горах, преграждает нам путь: придется сутки провести здесь. Во всех других случаях этакая задержка в пути – вещь пренеприятная, а мы даже рады: увидим еще один город, познакомимся с новыми китайскими товарищами.
Скоро за нами на машинах, раздобытых в горкоме партии, прикатили известный китайский прозаик, знаток деревни Ли Губай и поэт, автор одной из новых популярных опер, Ван Шенур.
Они отвезли нас в город, разместили в большой гостинице, совсем недавно воздвигнутой на северной окраине, а потом повезли показывать достопримечательности Сианя. Здесь, в центре большой провинции, раньше главным образом сельскохозяйственной, а теперь быстро обзаводящейся текстильной, горнорудной, угольной промышленностью, как и в Пекине, в глаза так и просятся контрасты старого, даже древнего, и нового, самого новейшего.
Это очень большой город. Но больше чем миллионное население его жило в маленьких фанзочках, лепящихся друг к другу на манер ласточкиных гнезд. Лишь на центральных улицах стояли трехэтажные дома. Но и тут все менялось. Мы ехали уже по широким асфальтированным проспектам, заботливо обсаженным молодыми, еще не очень разросшимися деревцами, и отовсюду здесь и там видели поднимающиеся над городом стройки. Велорикши выглядели здесь даже древнее, чем в столице. К их велосипедам были приспособлены тележки с поднимающимся верхом, что делало их очень похожими на пролетки русских дореволюционных извозчиков. На самих рикшах, да и на многих жителях красовались здоровенные соломенные шляпы, защищающие не от холода, не от солнца, а от дождя, который уже начинал накрапывать. Некоторые к тому же набросили на себя этакие соломенные накидки и стали от этого похожими на подвижные украинские хатки.
Грузы здесь перевозили уже преимущественно ручной тягой, причем тележки нагружались так, что самого рикши из-за поклажи не видно. Движение большое. Везли главным образом стройматериалы, везли по стольку, что и поверить было трудно, что человек может все это толкать. <…>
Посреди этого серого города с серыми домиками и серыми черепичными крышами, как бы находящими одна на другую и похожими, вероятно, на чешую дракона, то там, то здесь возвышались многоэтажные, совсем молоденькие дома. На окраинах они вкрапливались уже гнездами, целыми ансамблями, вытягиваясь в длинные улицы. Это была существенная поправка, которую внесли в архитектуру семь лет освобождения. Но так же как и эти совсем молодые дома, высоко поднимались над плоским одноэтажным городом древние башни с многоярусными черепичными крышами, и среди них самые старые – башня Большого барабана и башня Звонкого колокола. С них много столетий подряд в положенное время огромный барабан отмечал наступление утра, а колокол в случае тревоги взывал к гражданам, сигнализируя об опасности.
Входим в башню Большого барабана. Это сооружение, совершенно обветшавшее при гоминдановцах, державших в нем солдат, сейчас восстановлено, отмыто, отчищено и вновь сияет гаммой немеркнущих красок. Теперь здесь нечто вроде музея. И, пока мы лазаем по этажам этой башни, в нее втягивается шумная пионерская экскурсия. Пустые залы сразу оживают, наполняются гомоном. Помолодевшая, только что отремонтированная башня начинает как бы улыбаться, и вдруг басовито, раскатисто рокочет разбуженный от векового сна громадный барабан, по которому, должно быть, ударил кулачок пробегающего шалуна.
Интересное зрелище, а точнее – интересное явление открывается перед нами. Главный зал башни, который вместил бы без труда с тысячу человек, сейчас полон уникальных экспонатов, великолепных бронзовых и фаянсовых сосудов, скульптур, древнейших орудий труда и быта, черепиц, огромных
