снег на голову, что неловко обременять их еще одной просьбой. Стыдливо опустив глаза, все-таки спрашиваем, нельзя ли нам туда попасть.
– Трудно… Билеты обычно раскупаются заранее, – задумчиво говорит товарищ Ли. – Но попробуем. Может быть, дирекция что-нибудь придумает для суляньжэнь.
И действительно, через полчаса приносят пачечку билетов. Дирекция поступила просто: взяла да и приставила еще один ряд.
По дороге Ли рассказывает нам древнюю легенду, тысячелетиями передающуюся из уст в уста в соседней провинции Сычуань. Эту легенду талантливый драматург Ли Хуафэй уже после освобождения положил в основу оперного либретто. <…>
Театр, куда мы пришли, выглядел необычайно. Его продолговатый, сложенный из бамбуковых жердей скелет обтянут циновками и завершается соломенной крышей. Это здание с большим основанием можно было бы назвать павильоном. Но при всем том оно вмещает около тысячи зрителей. Традиционный музыкальный театр Китая очень разнообразен. Напишу о нем поподробнее в конце путешествия, когда мы посмотрим его в разных провинциях. Но сейчас, пока спектакль жив еще в памяти, хочется рассказать о зрителях, о труппе.
Она еще очень молода, эта труппа, ставящая музыкальные пьесы тысячелетней давности, молода и очень дружна. Мы, сидя сбоку, все время видели, как во время действия актеры, в том числе и те, кто играл первые роли, бесшумно, ловко, быстро помогали двум рабочим менять декорации. Так спектакль и шел без единого перерыва, без единой заминки. Игра то переносилась на авансцену и шла на фоне занавеса, то снова возвращалась на сцену, и действие продолжалось в совершенно реалистических декорациях.
Зал был битком набит. «Оперной» публики, такой, как ее представляют европейцы, вовсе не было. В рядах, от первого до последнего, сидели простые люди. Иные были с детьми на коленях. На спинках стульев, сзади, были прикреплены особые полочки. Сюда для желающих ставили маленькие чайнички с заваркой чая. Старик с большим чайником, у которого был длинный, как у лейки, носик, ходил по проходу взад и вперед и по мере опустошения чайничков доливал заварку кипятком. Странно все это выглядело. Но какая это была горячая, благодарная аудитория! С открытым сердцем воспринимала она все, что происходило на сцене.
Действие шло под стрекотание каких-то звучных дощечек, под визг гонга или тоненькое пение скрипочек и бамбуковых жалеечек. Играли актеры превосходно. <…>
Несмотря на традиционность костюмов, грима, это уже было иное, я бы сказал, более современное искусство, чем то, что мы видели в пекинском театре. Там сценический рисунок словно вышивался тончайшим шелком. Здесь он более походил на гравюру, но зато был проникнут сегодняшними заботами и страстями. В финале я смотрел на зрителей. Какой-то сидевший рядом морщинистый старичок, может быть рикша или коробейник, как поднес к губам носик своего чайничка, так и застыл с ним в неудобной позе, околдованный тем, что происходило на сцене. Женщина, сидевшая наискосок, прижимала к себе ребенка, как будто случай сделал ее свидетельницей реальной драмы. Глаза у многих были мокры.
Мы уже садились в машины, когда нас догнал запыхавшийся человек со следами грима, еще не стертого с лица. Он сказал, что актеры, узнав, что на спектакле были советские литераторы, просят нас обязательно зайти к ним. Мы повернули назад и были встречены такими же дружными аплодисментами, какие только что отзвучали в театре. Вся труппа – и маленькая актриса, задорно, темпераментно игравшая роль сына, и злой помещик, и несчастная мать, и величественный дракон – стояла на сцене. У некоторых грим был уже смыт, и мы увидели, что люди, так мастерски игравшие в этом традиционном, строго классическом стиле, удивительно молоды. Самому старшему из них – дракону – было лет двадцать пять. У дракона была круглая, веселая мальчишеская физиономия, на которой совсем некстати еще виднелись мазки золотого и серебряного грима.
– Мы очень счастливы, что советские товарищи смотрели нашу работу, – заявил вежливый дракон. – Для нас большой подарок, когда к нам приходят советские люди, у которых дома такие замечательные театры.
И тут от этого дракона мы услышали ту же самую, обращенную к нам уже как к зрителям, то есть потребителям театральной продукции, фразу, так часто звучащую в новом Китае, который строит и учится, строя:
– Просим вас сообщить нам свои ценные замечания. Мы с благодарностью выслушаем вашу критику.
Мы совершенно искренне сказали этому милому, жаждущему критики дракону и его симпатичным коллегам, что работа их нам понравилась целиком, без изъятия, что мы так взволновались, что незаметно для себя опустошили по нескольку чайничков и что мы желаем молодому коллективу с таким же успехом играть и дальше свои многовековые, седые постановки, вливая в них новое содержание, новые живые страсти.
Прозаик и публицист Сергей Павлович Залыгин (1913–2000), по образованию и профессии инженер-мелиоратор, а затем профессиональный писатель, в 1986–2000 г. главный редактор московского журнала «Новый мир», был в Китае осенью 1956 г., когда общественностью страны широко отмечалось 75-летие и 20летие со дня смерти Лу Синя (1881–1936). Советскую литературу вместе с Залыгиным представляли также Б.А. Галин и Б.Н. Полевой. За полтора месяца своего пребывания делегация совершила большую поездку по стране, и каждый из ее членов об этом своем путешествии впоследствии написал по книге. Залыгин о своих впечатлениях и встречах рассказал в книгах очерков и рассказов «В стране друзей» (М., 1958); «Пробуждение великана» (Новосибирск, 1959); «Простые люди» (Тюмень, 1960), а также в журнальных статьях («Урал», «Сибирские огни» и др.).
В СУЧЖОУ
Поезд Шанхай – Нанкин останавливается на небольшом, но благоустроенном, с подземными тоннелями, вокзале Сучжоу – в городке, известном своими парками и ремеслами.
Сразу же за вокзалом мы пересекаем не очень большой канал, верно, метров так двадцати – двадцати пяти шириной. В Китае часто встречаются каналы и пошире, но именно этот канал – Великий… Он соединяет Шанхай с Пекином, протянувшись по равнине на тысячу двести километров.
В настоящее время канал используется только для грузовых перевозок на небольшие расстояния, и плавают по нему, главным образом, джонки.
Однако меня знакомили с проектами, по которым уже в скором времени Великий китайский канал вновь будет широко использоваться и для транспорта, и для орошения.
Сучжоу – город с населением около 600 тысяч человек – лежит вблизи от известного своей красотой синего-синего озера Тайху и неподалеку от моря. Воздух здесь влажный, влияние засух не очень велико, почвы плодородны, и это район высокоразвитого, продуктивного земледелия, который из года в год получает высокие урожаи.
Поэтому в прошлом Сучжоу был
