– Тореро! – воскликнули все пятеро.
– Он самый. Как видите, вам знаком этот человек. Вы полагаете, он будет соответствовать той роли, которую мы хотим заставить его играть?
– Да, клянусь Христом! То, что именно он является сыном дона Карлоса – это настоящее благословение небес. Мы даже не могли и мечтать о более благородном, более великодушном, более храбром вожде! – воскликнул герцог Кастрана в порыве воодушевления.
– Хорошо, герцог. Ваши слова успокаивают меня, ибо я привыкла к вашей обычной сдержанности в изъявлении восторгов. Признаюсь, я мало знаю принца. Да, о нем говорят почти как о Сиде, им гордятся. Однако я с тревогой спрашивала себя – будет ли он достаточно умен, чтобы понять меня, достаточно честолюбив, чтобы принять мои идеи и сделать их своими, одним словом – легко ли нам удастся поладить. Что же касается его отваги, то она не может быть подвергнута сомнению.
Будь герцог и пятеро окружавших его людей чуточку более проницательными, они могли бы спросить себя – как же это принцесса столь уверенно говорила о своем браке с человеком, которого она даже толком не знала?
Но они не подумали об этом, А если и подумали, то, очевидно (ибо принцесса не производила впечатление женщины, действующей единственно по наитию) предположили, что она располагает ей одной известными средствами, чтобы вынудить его согласиться на этот союз.
Как бы то ни было, герцог сказал лишь:
– Широко известно, что воззрения Эль Тореро весьма близки к нашим. Если нас что-то и удивляет, то как раз то, почему он еще не пришел к нам. Что до ваших тревог, я думаю, они рассеются, как только вы побеседуете с принцем. Не может быть, чтобы при его характере у него не было честолюбия. У меня нет ни малейшего сомнения – вы прекрасно поймете друг друга.
– С удовольствием принимаю ваше предсказание. Но только, дорогой герцог, не забывайте – нет и не может быть сына дона Карлоса. Может быть лишь законный сын короля! Дон Сезар, поскольку его так называют, и есть этот сын... Главное, чтобы вы все прониклись этой истиной, если вы хотите успешно распространить ее в народе.
Чтобы убеждать неверующих, чтобы говорить с ними с необходимой убедительностью, надо прежде всего самому казаться искренним и убежденным. Вы добьетесь этой искренности, приучив себя рассматривать как совершенную истину то, что вы хотите внушить другим людям.
– Это верно, сударыня. Вы можете не сомневаться – мы не забудем ваших наставлений.
Фауста одобрительно кивнула и продолжала:
– Для осуществления моих обширных замыслов мне понадобятся люди, лучшие из лучших, вот почему я выделила вам. Надо, чтобы эти люди были твердыми военачальниками в отрядах, которыми им предстоит командовать, и отважными и решительными при исполнении полученных ими приказаний.
– На сей счет, сударыня, я, полагаю, могу утверждать, что вы будете удовлетворены нами, – заверил герцог от имени всех.
– Я верю, – отвечала Фауста. – Но одновременно этим храбрецам придется согласиться на то, чтобы оставаться послушными орудиями в моих руках.
Центурион не шелохнулся. Он знал, с каким грозным противником все они имеют дело. Он был уже укрощен.
Однако другие сконфуженно переглянулись. Разумеется, они не ожидали подобного требования. А жесткий тон, каким все это было сказано, выдавал решимость, которую ничто не может сломить.
Фауста угадала их мысли.
– Конечно, это тяжело, – сказала она, – особенно для людей ваших достоинств. И все-таки необходимо, чтобы все обстояло именно так. Я намереваюсь остаться мозгом, который думает. Вы же станете руками, которые выполняют. Ваша роль, однако, будет достаточно значительна, чтобы принести вам почести и славу – не забывайте об этом. Если вы согласитесь, то судьба, ожидающая вас, превзойдет своим блеском все, что вы могли себе представить в самых безумных своих мечтах. Дабы вы не оставались в неведении, я должна сразу же добавить, что вы найдете во мне требовательного и сурового хозяина, не допускающего никаких пререканий, но также хозяина справедливого, беспристрастного и щедрого сверх всякой меры. Если среди вас есть колеблющиеся, они могут удалиться, пока не поздно.
Более жесткую откровенность трудно было себе представить. Равно как и большую властность, и тон, и поведение принцессы указывали: заговорщики и впрямь видят перед собой исключительную женщину, которая станет их хозяйкой в самом полном смысле этого слова. Эта белая надушенная ручка с розовыми ноготками обладает необыкновенной силой, так что вырваться будет невозможно, не стоит и пытаться.
Но зато какое ослепительное будущее приоткрывалось перед ними!
Сомневаться не приходилось: эта итальянка выполнит намного больше того, что она обещает. Что же касается возможности бороться с нею, то достаточно было взглянуть на это лицо, излучающее силу и отвагу, достаточно было увидеть решительное выражение этого проницательного взгляда, чтобы понять – смельчака неизбежно ожидает поражение.
Герцог и его друзья подпали под ее влияние – как и Центурион, как и вообще все, кто приближались к этой незаурядной женщине.
Герцог выразил мысли всех присутствующих:
– Мы согласны, сударыня. Вы можете всецело располагать нами!
– Отлично, господа, – произнесла Фауста низким голосом. – Будьте спокойны, вы подниметесь так высоко, что, быть может, сами будете удивлены. Я рассчитываю на вас. Вы поможете мне установить строжайшую дисциплину и удерживать наших людей от всяческих необдуманных поступков. Сейчас это важнее всего. Я не буду терзать ваш слух и повторять уже слышанные вами слова о веротерпимости и свободомыслии. Вы в них не поверите, да я и сама так не думаю. Однако будет полезно, чтобы до поры до времени эти идеи распространялись в народе. Позднее все встанет на свои места. Проявите терпение. Мы мечтаем о великих свершениях. Воссоздать империю Карла Великого вполне возможно. Я чувствую в себе достаточно сил, чтобы успешно осуществить этот грандиозный замысел. И тот, кого мы выбрали, будет править едва ли не целым миром только благодаря вам. Итак, запомните – те, кто помогут мне построить самую могущественную на земле державу, смогут утолить все свои честолюбивые устремления.
Она говорила скорее для себя, ибо чувствовала, что их она уже завоевала. Они слушали, завороженные, онемев от восторга, спрашивая себя – не видят ли они все это в чудесном сне и не разрушит ли грубо жизнь этот сон.
Впрочем, к Фаусте очень быстро вернулось чувство реальности.
– Эти мечты о могуществе и величии, – сказала она, – могут осуществиться лишь в том случае, если будет в безопасности жизнь того человека, о котором мы сегодня только и говорим. Завтра его попытаются уничтожить. Коли злодейский замысел осуществится, эти мечты никогда не станут реальностью.
