большой степени порождениями уже эпохи двоеверия.
Гальковский отмечает: «Древние памятники совершенно не упоминают об Яриле. Одно из первых упоминаний об Яриле содержится в увещевании св. Тихона Задонского жителей г. Воронежа (1763 г.). “Из всех обстоятельств праздника сего видно, что древний некий был идол, называемый именем Ярилой, который в сих странах за бога почитаем был, пока еще не было христианского благочестия”. Есть предание, что близ города Галича стоял на горе идол Ярило, в честь которого совершался трехдневный праздник в неделю всех святых».
Наконец, они делают примечательный вывод: «Если первое достоверное упоминание о праздновании в честь Ярилы действительно относится к XVII в., возможно, многие копья ломаются зря. По форме именования имя божества скорее эпитет, а не “название”. Сравним для примера хотя бы современные “ловчила”, “громила”, “прилипала”… Интересно, что все эти слова – характеристики качества, свойства кого-либо, но с несколько грубоватым, даже вульгарным, если так можно выразиться, оттенком. Приапические черты Ярилы – молодого “по условиям игры”, разнузданного в социальном смысле, эдакого сексуально озабоченного персонажа – побуждают даже заподозрить, что искать древнейшего славянского бога с таким именем бессмысленно. Похоже, перед нами не имя, но прозвище, характеристика».
Важным днем (а вернее – ночью) поклонения Яриле являлось 24 июня (Иван Купала); как подчеркивает историк и этнограф Е.Г. Кагаров. Вот описание купальского праздника от псковского игумна Памфила: «Мало не весь град взметется и возбесится, стучат бубны и гласы сопелей и гудут струны, женам же и девам плескание и плясание, и главам их покивание, устам их неприязнен клич и вопль, всескверные песни и бесовская угодия свершахуся, и хребтом их вихляния, и ногам их скакание и топтание; ту же есть мужем же и отрокам великое прелщение и падение: но яко на женское и девическое шатание блудное им возърение, такоже и женам мужатым беззаконное осквернение и девам растление». Обратите внимание на слова «блудное возърение»: раньше твердый знак читался, как гласный звук – вот вам и «возъярение», т. е. связь с Ярилой, с эрекцией. Тем более что на празднике лепили из глины Ярилину плешь, которую потом ритуально хоронили. Знаменитый Стоглав XVI в. близким образом описывает русалии: «Сходятся мужи и жены и девицы на нощное плещевание и на бесчинный говор и на бесовские песни и на плясания и на скакания и на богомерзкие дела, и бывают отрокам осквернение и девам растление, и егда мимо нощь ходит, тогда отходят к реце с великим кричанием, аки басни, и умываются водою, и егда начнут наутреню звонити, тогда отходят в домы своя и падают акы мертвые от великого клопотания».
Особо важно отметить, что в число купальских обрядов, зафиксированных письменно источниками еще с XI в., входили ритуальное сожжение, утопление или просто похороны особой куклы. Называли ее по-разному – Купалой, Ярилом (причем существовал и женский коррелят Ярилы – Ярилиха), Мареной, Таней, Костромой, Кострубоньком (с двумя последними не исключена такая же парность, как с Ярилой и Ярилихой, т. к. Кострубонько – мужского пола), и т. д. Итак, это одно и то же божество либо своеобразные погребальные эманации (форма проявления) Ярилы. Кагаров пишет о них следующее:
«В Юго-Западной России необходимую принадлежность купальских обрядов составляет чучело, носящее название Марены. Девушки поднимают это чучело и несут его в назначенное место, где вбивают палку с чучелом в землю, берутся за руки, становятся в кружок и поют песни. Потом появляются парни, стараются отнять Марену и при этом разрывают ее на куски, которые разбрасывают по полю или бросают в воду. Иногда Марену изображает дерево, обвешанное тряпками или лентами. По народному поверью, тот, кому достанется хоть небольшой кусок лохмотьев чучела, будет счастлив в течение целого года. При потоплении чучела девушки причитают: “Утонула Мареночка, утонула. Та наверх кисонька зринула”. В Малороссии сходный характер носит народная игра “Кострубонько”: заключается она в том, что посредине хоровода ходить девушка и спрашивает у подружек: “Чи не бачили вы мого Кострубонька?”, и в ответ ей говорят: “Пишов в поле браты”. Она показывает вид, что плачет (вот они, русские поиски Осириса, Адонии и снисхождение Иштар! – Е.С.), а хоровод поддерживает ее песней: “Бидна ж моя головонька, нещастлыва годыночко, а щож бо я наробыла, що Коструба не злюбыла; прийды, прийды, Кострубочку, стану с тобой до шлюбочку”. В конце концов оказывается, что Кострубонько умер; тогда начинают еще сильнее его оплакивать. Затем следует воскресение умершего: Кострубонько вскакивал и начинал ловить девушек; тогда, при всеобщем ликовании, хор весело поет: “Ожив, ожив наш Кострубонько, ожив, ожив наш голубонько”. В Великороссии игре в “Кострубонько” соответствует обряд погребения Костромы, который совершается следующим образом: выносят из избы скамейку, на нее кладут корыто и начинают делать в корыте бабу; на бабу надевают рубашку, сарафан, косынку на голову и проч. Когда баба готова, корыто подымают и несут к воде; здесь платье с Костромы снимают, а самое чучело бросают в воду. Иногда Кострому изображала девушка, которую купали в воде. Аналогичным образом совершается праздник Ярилы: куклу его нес в торжественной процессии старик, а вокруг шли женщины и оплакивали Ярилу, как умершего, печально причитая: “Помер он, помер. Який же вин був хороший… Не встане вин бильше. О як же нам расставатыся с тобою, що за жизнь коли нема тебе. Приподнимись хоть на часочек, но вин не встае и не встане” (интересно, с кем все же говорят бабы? С Ярилой или с его фаллосом? Эта двусмысленность вовсе не кажется случайной. – Е.С.). Итак, в основе этого купальского обряда лежат следующие моменты: 1) шествие с чучелом, изображающим мужское (Купало, Кострубонько, Ярило) или женское (Марена, Кострома) существо; 2) срывание с чучела одежды и борьба из-за ее лоскутьев; 3) потопление, сожжение или похороны куклы и оплакивание ее; 4) облачение срубленного для этой цели деревца в платье куклы, украшение его лентами и шествие с ним в деревню».
Чучело Марены в одном из чешских музеев
Сравнивая этот обряд со всеми «заграничными», описанными нами ранее, тот же автор подчеркивает: «В основе этой вечно повторяющейся скорби по умирающем и снова возрождающемся боге лежит один и тот же круг идей и действий – убиение и погребение фигуры или куклы, воплощающей в себе растительное божество, прежде чем оно успеет обессилеть (sic! – Е.С.), дабы этот природный дух мог переселиться в другую, юную и свежую оболочку. Смерть бога необходима, но также необходимо, чтобы он умер в полном расцвете сил, чтобы великий дух растительности и природы не скудел, но,
