— У всех курганов побольше обязательно есть грабительская дудка… Что, и во всех этих курганах так прямо и не было ничего?
— Про все не знаю, гражданин хороший, а вот тут — доподлинно говорю, не было!
— Не было… Не было… — Мордюков опять как будто пел, и Кислотрупов с ужасом увидел его зрачки-точечки — словно у хищного животного. И понял в этот миг Кислотрупов, что Мордюков почему-то поверил. Поверил, что Кирилл и украл золото.
— А давай-ка на свежий воздух выйдем.
— Дожжит ведь… Лучше в машине.
— Выходи! — бешено крикнул Мордюков, и Кирилл, храня на физиономии какое-то обиженное выражение, стал вылезать из машины. Дела пошли такие, что и Кислотрупов нащупал в кармане плаща вороненую рубчатую рукоять.
— Пошли!
Мордюков почти поволок Кирилла к краю раскопа; он как-то очень ловко развернул его так, что Кирилл встал на самом краю. Дальше бурлила вода, заполнившая и размывавшая раскоп; еще шаг, и он свалился бы в воду. Трудно сказать, каким инстинктом Кислотрупов понял, что теперь надо делать ему.
— А теперь расскажи, где лежало золото в кургане, — услышал он свой собственный голос и огорчился, какой он нетвердый. И добавил — Родина и партия ждут, что ты расскажешь нам правду. Тогда и мы тебя отпустим.
К изумлению Кислотрупова, Мордюков чуть заметно кивнул. Значит, он ведет себя правильно. Теперь они стояли плечом к плечу, как полагается соратникам, в одинаковых резиновых плащах. А шагах в пяти от них, спиной к воде, стоял Кирилл Иванов, без прорезиненного плаща и плотной армейской фуражки.
— Да чего вы городите?! Не было тут никакого золота!
— А откуда ты знаешь, что не было? — Мордюков все спрашивал об этом, все настаивал на рассказе про то, откуда и что знает Кирилл.
— Ну откуда… Видно же.
— Нет, не видно! Ты и до нас знал, что тут нет золота. Помнишь, меня предупреждал?! Что, не помнишь?!
— Я что… — недоуменно развел руками Кирилл, — я вам тогда только и сказал, что бугор этот пустой, там нет ничего, что вы ищете…
— Вот-вот! Представляете, — повернулся Мордюков к Кислотрупову, — в апреле он уже отлично знал, что курган пуст. Ваша правда, он и брал курган, никак не иначе. — И к Кириллу, свирепо:
— Не тяни время. Покажи, где взял государственное золото, куда перепрятал.
— Государственного отродясь не брал.
— А оно все государственное! Нет, вы заметили, — опять повернулся Мордюков к Кислотрупову, — до чего он засветился, этот гад?! Государственного он не брал! А какое брал?! Быстро рассказывай!
Мордюков рванул из кармана матово отблеснувший ТТ. Иванов и попятился бы, но от его неловкого движения в воду обрушился кусок глины, и он отпрянул. Мордюков довольно засмеялся.
— Рассказывай, как лазил по кургану!
— Что тут рассказывать? Расчистили мы грабительскую дудку…
— «Мы расчистили»? Подельщики кто?
— Не скажу. Вы меня прихватили, я отвечу, а их втягивать в это не надо.
— Сколько вас было?
— Четверо… А кто — все равно не скажу.
«Скажешь, свинья!» — хотел закричать Кислотрупов, но понял: это надо спрашивать не здесь. «В другое время и в другом месте» — так думал он, и все внимательнее, все более завороженно наблюдал, как приносится им же самим выбранная жертва за него самого.
— Будет нужно — узнаем. Так говоришь, дудку расчистили? Зачем?
— Как «зачем»? Они часто недокопанные, дудки… Может, они до золота всего метра три не дошли? Такое бывало…
«С кем бывало? Когда? Где?» — так хотел закричать Кислотрупов и удержался только сильным усилием воли.
— А эта дудка до золота дошла?
— Эта дошла… Только золота не было давно. Не было там ничего, внутри кургана. Что нашли — так это человека… То есть кости. Как убили его, так он и лежал головой вниз. Я так даже подумал, он и вынул золото, а его потом сверху скинули.
— Сверху скинули?
— Ну да… Он вылез последним из дудки, и тут его убили, а потом скинули вниз. Так он и лежал вниз головой.
— Ну-ну… и куда вы дели эти кости?
— Закопали… Вон там, в ложке закопали.
— А золота не было?
— Не было…
— Хорошо сочинил… — Мордюков обращался не к Кириллу, а к Кислотрупову. — Здорово все напридумал. — И уже к самому Кириллу, очень резко:
— Ну, а теперь правду, дядя! Давай быстро, не задерживай нас!
Кирилл помялся, ежась от дождя.
— Нечего мне говорить… Не брал я золота, потому что бугор еще тыщу лет назад ограбили.
— В дудку потому и лазил, что точно знал — его ограбили?
— То проверял… на всякий случай. И видите — золота не нашел. Вот…
Кирилл ухмыльнулся, беспомощно развел руками.
— Вспоминай побыстрее! Нам тебя везти в город и недосуг, да и необходимости нет.
— Стрелите меня? — голос Кирилла прозвучал неожиданно спокойно, и Кислотрупов понял: чего-то подобного он ждал. — А ни за что… Ничего не сделав, умираю.
— Только по курганам лазал, государственное золото украл, — вмешался Кислотрупов. — Лучше колись!
— По буграм лазал, не скрою… А добра государственного не брал и на фронте труса не праздновал. Вот!
Кирилл тряхнул медалями на груди, медали отозвались тихим звоном, слышным даже сквозь шум дождя.
— Это ты мне насчет фронта, чтобы меня ущемить? — неприятно усмехнулся Мордюков. — Я на фронте тоже был… Только другим занимался.
— Это видно, что другим занимался, — глухо, ненавидяще отозвался Кирилл.
Кислотрупов видел между ними что-то, какое-то противостояние, чего не в силах был передать словами. Что-то было у них общее, объединявшее этих двух, но не его.
— Оставим споры. Спрашиваю последний раз: где золото?
— Да нет золота никакого! В древности еще золото взяли! Пустой бугор, я говорю.
Мордюков пожал плечами, усмехнулся; ужасно ловко, как скручивал самокрутки, он передернул затвор, дослал пулю в ствол. И вдруг остановился и задумался.
— А впрочем… Впрочем, Василий Сергеевич, вам ведь партия тоже вручила оружие. И как раз на такой случай жизни.
И ждал… Ждал Мордюков, что скажет ему Кислотрупов, что он сделает. Дождь стекал с черной кожаной фуражки, лился по черному плащу.
— Я помню.
В другом случае и подумать было бы страшно Кислотрупову, чтобы самому достать ствол, своими руками убить врага народа… А тут чувствовал он — нет и не может быть другого варианта.
— Неужто стрелите? И кто же из вас двоих стрелит?
Кирилл жалко, нелепо выставил вперед бороду. В глазах обреченного Кислотрупов прочел жажду жить, нелепую, неразумную надежду, и не то чтобы непонимание… Все он и давно уже понял. А скорее какое-то недоверие. Кирилл не верил до конца, что вот сейчас его возьмут и убьют.
