но для самих себя.
Чжу наблюдала за ними с неким неуютным чувством. Она стольким пожертвовала, сколько вынесла ради своей мечты. И вот перед ней — два человека, которые сделали то же самое, и их заветные желания исполнились. Более высокого положения нельзя добиться ни мужчине, ни женщине.
Чжу досмотрела этот спектакль до конца. В их бескровных лицах не читалось ни малейшей уверенности, что все было не зря.
* * *
Чжу стояла среди служанок Мадам Чжан, в глубине переполненного людьми Зала Великого Сияния. В отдалении поднималась на помост процессия данников из Корё. С такого расстояния Императрица Чжан и Великий Хан казались куклами на фоне ширмы. Хотя двери были распахнуты в весенний полдень и горело множество фонарей, зал казался погруженным в вечный сумрак.
Тени придворных скользили по стенам, изукрашенным серебром. Тщательно полированные бронзовые зеркала обычно дают четкое отражение. В серебряных же плавали размытые изменчивые силуэты, бледные, тусклые. У Чжу возникло тревожащее чувство, что это вовсе не стена, а кожа, размытые же тени — не отражения, а отблеск иного места, которое когда-нибудь увидят они все. Мир духов, не людей.
В этом зале было что-то неладно. Чжу не знала, что увидит, когда наконец попадет сюда. Шагая по Дворцовому Городу, она думала, как Оюан шел той же дорогой до нее. Она ступала по его призрачным, невидимым следам. И вот он, конец пути. На золотом троне, где восседает Ван Баосян, Оюан заколол прежнего Великого Хана. Здесь он свершил свою месть. Забрал бессчетное количество жизней, предал того, кого любил, предал и ранил даже саму Чжу, однако добился своего. Все оказалось не зря.
Где-то под ногами гостей остались последние следы человека, которого Оюан так ненавидел. Кровь пропитала половицы, ее оттерли, однако пятно никуда не делось — слабый, но неуничтожимый отпечаток его личности остался здесь, в центре мира.
Ей следовало ощутить облегчение: хотя бы его мука позади. Но в сердце Чжу закралось совсем другое чувство. Отнюдь не облечение. От него вспотели ступни, похолодело в груди, ледяной сквознячок скользнул по коже.
Страх.
Необъяснимый страх становился все сильней. Казалось, что в зале затаилось нечто смертельно опасное. Подобное притягивает подобное, но вместо знакомого, чистого, звенящего резонанса возникло настолько чудовищное чувство, что Чжу в ужасе отшатнулась. Она еще никогда с таким не сталкивалась.
Поеживаясь, Чжу скользила взглядом по толпе, но источник страха найти не могла.
Процессия данников иссякла. От корёской делегации осталась только одинокая женщина в широкой юбке колоколом и плотной складчатой накидке из той же ткани. Край накидки был наброшен на голову как шаль. Женщина склонилась перед троном.
Голос Великого Хана слабо разнесся по залу:
— Встаньте, верная нам принцесса.
Девушка из Корё поднялась и сбросила плащ. По милости юаньцев правители Корё имели больше степной крови, чем полукровка Ван Баосян. Принцесса, которая не отвечала стандартам чисто наньжэньской красоты, на монгольский взгляд оказалась хороша. Одобрительный гул прошел по толпе придворных. Ее черты были само очарование и невинность. Мягкость взгляда оттеняла горько-сладкая печаль.
Госпожа Ки, разумеется, знала. Великий Хан никогда не бывает один.
Тогда как?
В саду сумерки сомкнулись над Чжу и Госпожой Ки.
Есть одно исключение. Великий Хан остается наедине с другим человеком, без телохранителей, когда призывает наложницу в свои личные покои на ночь.
— Это последний раз, — сказала тогда Чжу, вернувшись на корабль в гавани Сондо. — Последний раз, Инцзы, обещаю. Но мне понадобится твоя помощь.
Чжу помнила, как побледнела Ма, услышав подробности плана. Она так долго молчала, что Чжу искренне усомнилась в ее ответе.
Когда Ма наконец заговорила, в ее голосе звучала незнакомая Чжу опустошенность.
— Не проси меня помочь, Чжу Юаньчжан.
У Чжу упало сердце. Голову давило так странно, что было трудно думать. Но тут Ма, не дожидаясь реакции, повторила еще тише:
— Не проси меня.
Чжу внезапно поразило ощущение расстояния: они до боли далеко от того места, с которого начали, они исходили слишком много дорог, никакие сердца это не выдержат. В маленькой темной каюте было тесно и пахло морем. Ма всегда смотрела так открыто, что Чжу чудилось: достаточно заглянуть ей в глаза, и сердца сольются воедино. Теперь в этих глазах читались горе и боль. Но и понимание. Ма взяла Чжу за руку и переплела пальцы — какой теплый, знакомый жест.
— Я тебе помогу. Только не проси меня. Не приказывай, не принуждай.
Чжу не понимала, в чем разница. Но ее нежная жена сказала с такой сталью в голосе, какой Чжу никогда не слышала:
— Позволь мне выбрать.
Теперь, в Зале Великого Сияния, уже было поздно что-то менять, колеса закрутились. Мне осталось, с надрывом подумала Чжу, служить свидетелем чужой муки. Она обрекла Сюй Да на страдания и погубила его. Это ранило ее больше, чем она могла себе представить. Но тут — другая разновидность страдания и разрушения. Не тело под ударом, а душа, доброта, сострадание, нежность, самая суть Ма, которую Чжу любила превыше всего.
— Эта женщина приветствует Его Величество Великого Хана Империи Великой Юани, — сказала Ма Сюин, единственная, кто мог приблизиться к Великому Хану и убить его.
— Приветствую Императрицу, — Ма, склонившись в реверансе, поблагодарила непривычную и неудобную корёскую одежду, которая задавала тон телу и мыслям, ни на миг не позволяя девушке выйти из роли. Ее захлестывал ужас. Словно идешь по лесу и ждешь, что вот-вот под ногой хрустнет один-единственный сучок и охотники встанут на след. Если их с Чжу раскроют, это верная смерть, но и любая ошибка — тоже. Один неверный взгляд — и заработаешь себе врага. За спиной зашелестели юбки, это ее немногочисленные корёские служанки склонились в одинаковых поклонах.
Мадам Чжан заставила Ма стоять, согнувшись, на пару мгновений дольше, чем было удобно, и ответила:
— Мы рады приветствовать Госпожу Шинь, новую наложницу из Корё. Встаньте.
Просторные, с широкими окнами, покои Мадам Чжан выглядели роскошно и причудливо. Ма, конечно, и сама была королевой, но блеск и новизна царства Чжу не шли ни в какое сравнение с сокровищами, собранными со всей империи. Каждое новое поколение обитателей добавляло новый штрих к богатству предыдущих, пока глаза не отказывались воспринимать эту перламутровую переливающуюся роскошь во всей полноте. Судя по всему, личным вкладом Мадам Чжан были золотые птичьи клетки, свисавшие с каждой балки. Сквозь аромат благовоний пробивался слабый, едкий запах птичьего помета.
Мадам Чжан воccедала на тронном кресле в передней части комнаты, безупречная, как фарфоровая ваза. Но
