— Ты добивался этого для меня? — она едва могла совладать с волнением.
— Для себя тоже. Для меня счастье, что у женщины, которую я люблю всю жизнь, будет от меня сын. Но больше для тебя. Ты никогда не думала об этом?
— Думала, и не один раз, — призналась она, опуская голову на подушку, на глазах блеснули слезы. — Но опереться было не на кого, не было доверия, понимания. А одной уже просто не хватало сил.
— Положись на меня. Я тебе все устрою.
— Ты с самого начала хотел этого? — слезы все-таки покатились по щекам, как она ни пыталась их удержать.
Он наклонился, целуя ее лицо.
— Я подумал еще в Арденнах, когда ты мне рассказала, как он погиб. Это не просто родить ребенка, надо, чтобы в душе он заменил погибшего — тут нужны чувства, не меньшие, чем были к его отцу.
— Я бы никогда не догадалась, какие у штандартенфюрера мысли в голове, — она слабо улыбнулась. — Даже я, несмотря на то, что я психиатр. Ты останешься на Рождество? — она притянула его к себе, обнимая. — Натали обещала привезти Франца, чтобы он познакомился с Джилл, со мной он знаком, слава богу. Кажется, у них все наладилось. Она очень переменилась, я так рада.
— Наверное, нет, я не смогу, прости меня, — он помрачнел. — Зигурд в больнице, и мы с Эльке пойдем к ней. Она не может остаться одна на такой праздник. Только долго там быть нам не позволят, конечно.
— Привози Эльке сюда, — предложила она.
— Но…
— Ей совершенно не нужно знать о наших отношениях. Она даже ничего не заметит. Ей будет не до нас. Ко мне из Парижа обещал приехать Клаус. Я скажу, чтобы он поухаживал за ней. Он поссорился с Анжеликой и теперь говорит, что все француженки — легкомысленные. Ему пришло время познакомиться со своей немецкой девушкой, может быть, она понравится ему больше. Он на несколько лет старше, но это даже хорошо. У них одно происхождение, одно прошлое у их родителей, это важно, как выясняется. У Эльке уже есть поклонник?
— Какой поклонник, — он улыбнулся. — Она сидит при матери, боится от нее отойти. И только переживает, как долго мама будет болеть. Конечно, я не говорю ей, что мама уже не поправится никогда.
— Я говорила с доктором, который ее лечит, — Маренн села, опираясь на его руку. — Он сказал, что успех очевиден, ремиссия стойкая, метастазы остановились. Он предлагает провести еще одну операцию, чтобы вырезать пораженные участки, а потом снова пройти курс лечения. Тогда можно рассчитывать, что она проживет несколько лет вполне спокойно. Я думаю, надо соглашаться.
— Спасибо, — он привлек ее к себе, поцеловал в висок. — Мне доктор пока ничего не говорил, но когда скажет, я отвечу ему: да. Раз ты так считаешь.
— Что же касается Эльке, ей надо отвлечься, отойти от всей это грустной ситуации. Клаус покатает ее на своем «бентли». Я понимаю, машиной ее не удивишь, но когда возит папа — это одно, а когда молодой человек — совсем другое. Она уже большая, чтобы вести ее в зоопарк, как я когда-то мечтала в Берлине, — Маренн грустно улыбнулась. — У нее другие интересы. Но у нас есть свой зоопарк.
— Вот как?
— Да, Клаус по-прежнему собирает всяких зверушек со всей округи, благо места в замке достаточно, он ей покажет. Это же не просто зоопарк, это его зоопарк — здесь есть разница. Она все так же любит животных?
— Да, она их обожает.
— Я всегда говорю, что детей надо баловать, им надо позволять то, что им хочется, в меру, конечно. Они вырастут счастливыми, в их сердце будет больше светлого, чем темного.
— Ты будешь баловать нашего сына?
— А как же! Как баловала Штефана и Джилл, и даже Клауса. Я по-другому не умею. Но я не знаю, — она вздохнула и протянула руку, чтобы взять с ночного столика пачку сигарет.
— Стоп, — он удержал ее руку. — Я запрещаю тебе курить. Потерпишь. Я тоже не буду, чтобы тебя не смущать.
— Хорошо, — она согласилась с улыбкой. — Я только не знаю, как сказать об этом своим девочкам. Я бы хотела, конечно, чтобы они родили детей первыми. Так бы и было, если бы не война.
— В отличие от тебя у твоих девочек еще полно времени впереди, — он снова привлек ее к себе. — Им не нужен дедушка Эйзенхауэр, они справятся естественным путем, если захотят. А они захотят теперь, я уверен.
— Почему?
— Они же обезьянки. Они все делают, как ты. Ты у них — настоящий командир боевой группы, бригадный генерал, непререкаемый авторитет. Они тебе во всем подражают, обе. И в одежде, и в манерах, и в общении. И если они узнают, что у них появится маленький братик, они тоже поторопятся с этим. Так что я не исключаю, что ты станешь мамой и бабушкой едва ли не одновременно, как ты и говорила об этом на Балатоне, помнишь? Будешь нянчить двух, а то и трех малышей. Тем более, что Пауль и Франц вряд ли откажутся от удовольствия помочь им в этом.
— Это очень тонко, штандартенфюрер.
— Стратегия, — он помолчал, потом добавил с иронией: — Кому будет плохо, так это папуасам. Но и они потерпят. Пока тебя заменит фрейляйн Натали. Надо привыкать и к папуасам. Не только к Францу. Может взять его с собой, он тоже на них посмотрит с любопытством. Инфекциями его не испугаешь, тем более что возлюбленной в обязательном порядке придется сделать ему прививку, что его вряд ли расстроит. А меньше чем через год ты к ним вернешься. У них, как и у американцев во Вьетнаме, едва ли что-то изменится за это время. Блицкрига не ожидается ни там, ни там — это совершенно точно. Если только Франц не поможет дельным советом, но это вряд ли. Фрейляйн Натали теперь интересует его куда больше, чем боевые действия.
