— Тогда иди оденься.
— Одеться?
— Ты же нагой, как Адам!
— Пардон, — только тут Фанфан заметил, что это так и есть. — Но для чего мне одеваться?
— Этой же ночью мы едем в Испанию! Пошевеливайся, нас ждут!
***
Двое мужчин, с капюшонами на головах и шпагами на перевязях, на самом деле ждали их в озаренном лунным светом предместье. Оба были высоки и стройны. Оливье Баттендье коротко представил их друг другу.
— Мсье Фанфан-Тюльпан, капитан Ле Бурсье, сэр Сайлас Дин!
И они тут же направились к пристани, где ждал их баркас с двумя моряками на борту. Подгоняемый сильными взмахами весел, баркас пересек Жиронду. На другом берегу ждала карета, запряженная четверкой лошадей. Все сели в нее, кучер щелкнул бичом и экипаж помчался в ночь.
"— Интересно! Что-то это похоже на бегство! Но, черт побери, куда?" Так мог бы спрашивать себя Тюльпан, но нужно признать, что ничего подобного ему в голову не приходило — едва усевшись, он уснул.
И кто знает, не готовит ли судьба ему новых сюрпризов на пути к новой встрече с самим собой, но наш бездельник спит, поскольку слишком ретиво ублажал Аврору! Если он поехал с Оливье, то только из чувства вины и огорчения, что Оливье его застал, когда он яро наставлял ему рога. Сам Фанфан уже по горло сыт был приключениями и в душе смирился с тем, что станет богатым буржуа в Бордо, а это ночное путешествие сулило только лишние хлопоты.
Лафайет? Имя это ему ничего не говорило. Кто это, он узнал лишь через пару дней после отъезда из Бордо, когда они добрались до небольшой испанской гавани, именовавшейся Лос-Пасайос. Разумеется, Фанфан проспал не всю дорогу, но ни в баркасе, ни в карете, ни на паруснике, ждавшем их в какой-то бухте, никто — ни Оливье, ни капитан Ле Бурсье, ни Сайлас Дин, ни Тюльпан — не обменялись ни словом, словно участники какого-то таинственного заговора, которым нужно было выполнять приказ "ни слова при чужих, повсюду вражеские уши, враг подслушивает".
Итак, участники таинственной экспедиции в пути вообще не познакомились, и объединяло их только совместное молчание. Только потом, когда они попали в Лос-Пасайос, и лишние уши исчезли, сэр Сайлас Дин, сняв свою треуголку, приветствовал Тюльпана, сказав с сильным американским акцентом:
— Благодарю, что вы с нами. Будущие поколения этого не забудут. Я тот, кто уже несколько лет по всей Европе собирает людей и средства для американских повстанцев.
А капитан Ле Бурсье добавил:
— А я буду иметь честь командовать этим кораблем! — и показал на прекрасный бриг, стоявший на якоре у безлюдного побережья и здесь, в Испании, носивший прекрасное французское имя "Ля Виктори", на что капитан заметил:
— Победа свободы для людей всего мира!
— Что это значит? — обратился Тюльпан к Оливье Баттендье, который, судя по его поведению, уже ощущал, как входит в Историю.
— Узнаешь на борту, — ответил Оливье.
И Тюльпан зашагал за почтенным капитаном Ле Бурсье и щеголявшим воинской выправкой Сайласом Дином, которые уже были на трапе. Тюльпану любопытно было, какое отношение имеет бриг к свободе всей Земли и за что будущие поколения будут ему благодарны.
***
На палубе брига находилась группа мужчин, все лет двадцати пяти-тридцати, все в приподнятом настроении. Один, бывший постарше, шагнул навстречу Баттендье, а Ле Бурсье и Сайлас Дин, приветствуемые остальными, скрылись в трюме. Мужчина, которого Баттендье именовал "мсье барон", сказал ему:
— Рад снова встретиться с вами, дорогой мсье. Маркиз вас ждет, чтобы рассчитаться. Заплатит вам из своей личной казны. На цене в сто двадцать тысяч франков вы по-прежнему настаиваете?
— Боюсь, мсье барон, что дешевле продать я не смогу! Рад был бы помочь в таком важном деле, но цену снизить не могу ни на су! — ответил Баттендье, который хоть и участвовал в "историческом событии" (как говорил Тюльпану) и восхищался "величием этого дела" (какого, черт возьми?) — оставался той же самой акулой, как назвала его однажды Аврора, чтобы избавить Фанфана от угрызений совести, что наставляет Оливье рога.
Велев Тюльпану подождать его, Баттендье вместе с бароном исчез под палубой. Минут через двадцать вернулся, и судя по тому, как розовели его щеки и горели глаза, ясно было, что потяжелел на те 120 000 франков!
— Маркиз де Лафайет тебя сейчас примет! — сообщил Оливье Фанфану. — Я рассказал ему, как ты горишь желанием с ним познакомиться!
— Что? Да плевать мне на него! — выкрикнул Фанфан. — Что это все значит? Объяснишь ты мне, наконец, почему я должен трястись с тобой в карете, баркасе и на каком-то паруснике двое суток в обществе двух типов, которые словно аршин проглотили и изрекают какие-то непонятные вещи? И я хочу знать, с чего я должен быть вне себя от счастья, что увижу кого-то, чье имя даже никогда раньше не слышал?
Оливье даже расстроился.
— Если человеку, которого ты так неуважительно поминаешь, удадутся его планы, то в каждом американском городе будут улицы его имени! А если ему повезет во всем, то и в Париже памятник поставят! Ты вообще не понимаешь я даю тебе возможность завести потрясающее знакомство, которое в будущем весьма пригодится!
Мы с вами знаем, как многого ожидал Оливье Баттендье от Фанфана в будущем. При этом Баттендье думал и о том, что блестящее будущее для королевского бастарда — это хорошо, но много может возникнуть и препятствий — и в этом случае нельзя упускать случая познакомиться с влиятельным человеком! А в этом случае Оливье не без оснований мог рассчитывать, что если Лафайет не пойдет на дно вместе с "Ля Виктори", то вполне может стать великой личностью, а такой человек — хотя и находившийся тогда в бегах — по возвращении в Европу может захотеть слегка отомстить нынешней королевской власти, взяв под опеку бастарда короля!
Эти далеко идущие планы мы можем счесть слишком смелыми и небескорыстными, но вспомним — все они были плодом любовной заботы идеального отца Оливье Баттендье о своем сыне Жозефе-Луи.
— Ну ладно! — согласился Тюльпан. — Только какая мне от этого знакомства польза?
— Черт побери, это покажет будущее!
— Насколько я понял, ему ещё нужно добиться, чтобы его имя стали присваивать улицам в американских городах?
— Полагаю, для этого он туда и отправляется.
— Не хочешь ли ты сказать, что собираешься сражаться на стороне американских повстанцев против Англии? Вот это по мне! — заявил заинтригованный Тюльпан.
— Ну, видишь, голова садовая! Я ему рассказал о твоих подвигах в Англии и он горит желанием с тобою познакомиться!
