Однако его предсказание не сбылось.
Витус сидел в мужской палатке возле скрипача, который упрямо таращился на свою скрипку.
— Послушай, Гвидо, так дальше продолжаться не может. Ты уже четыре дня не встаешь с постели, лежишь и ничего не делаешь. Я могу понять Фабио, когда он не хочет, чтобы тебя кормили.
— Дерьмовый голубь повредил кусочек лака.
— Да, вижу. Когда мы попадем в Пьяченцу, тебе не составит труда отреставрировать это место. Вернемся все же к твоему безделью: мне категорически не нравится, что ты с утра до вечера да еще всю ночь только и делаешь, что валяешься. Это всех раздражает.
— Дерьмовый голубь повредил кусочек лака.
— Я это уже слышал. Послушай, Гвидо, я хочу, чтобы в нашей группе царил мир. Если мы проломим друг другу головы, никому не будет от этого лучше. Так что поднимайся и займись какой-нибудь работой. Дело всегда найдется. А потом приходи есть.
— Ее тело покрыто семью слоями лака.
— И это я уже знаю. Почему ты не желаешь мне отвечать?
— Моя скрипка! Ее красивая головка! Ее восхитительное тело!.. Нет никакого смысла реставрировать ее в Пьяченце, потому что состав лака — секрет семейства Амати. Уж коли на то пошло, мне надо было бы отправиться в Кремону и там просить чуточку лака.
— Ну так сделай это, когда мы двинемся дальше. А сейчас одно тебе скажу: сколько бы ты ни пялился на свой любимый инструмент, дефект не устранить.
Гвидо упрямо молчал.
Витус тоже не проронил больше ни слова. Он уже хотел встать и уйти, как вдруг ему в голову пришла одна идея. И чем больше он обдумывал ее, тем больше ему нравилась собственная мысль.
— Скажи, Гвидо, — осторожно начал он, — помнишь, мы как-то однажды говорили, что музыку и медицину объединяет гармония? Мы тогда говорили о чистых тонах и чистых соках. И еще мы говорили, что для создания скрипки необходимы четыре разных вида древесины, подобно тому, как в основе жизни организма равновесие четырех различных соков. Словом, тело скрипки во многом схоже с человеческим.
— Ну и что?
Не обращая внимания на его вопрос, Витус продолжал:
— Если человек длительное время лишен движения, потому что, к примеру, прикован болезнью к постели, что может произойти, когда он встанет в первый раз?
— Не знаю, кирургик.
— А я тебе скажу: этого человека будет шатать. Такое состояние приписывают изнурительной болезни, но причина не только в этом. Ноги слабеют из-за атрофии мышц. Если мышцы пребывают без движения, они хиреют.
— Да, конечно. Но куда ты клонишь?
— Так вот, с твоей скрипкой происходит то же самое. Если она не движется, то есть не играет, она чахнет.
— Ты серьезно так считаешь?
— Уверен. Красивое тело скрипки, которую не используют по назначению, ослабеет. Разве не бытует мнение: чтобы вдохнуть в инструмент жизнь, на нем нужно играть?
— Да, разумеется, это верно… — Гвидо задумался. — Но тело скрипки обезображено голубиным пометом!
— Пятно ведь только сверху. Оно не больше, чем царапина на твоем лбу, оставшаяся после драки.
— Ну, если ты так считаешь…
— Как врач я бы прописал твоей скрипке трижды в день движение. — Витус поднялся и направился к выходу. — Обдумай это хорошенько, — бросил он на прощанье.
В тот же вечер, когда время близилось к восьми, Гвидо заиграл на своей скрипке. Поначалу робко, спотыкаясь, потом все увереннее и громче. Наконец жизнерадостная мелодия прорезала сгустившуюся темноту, вселяя бодрость и услаждая слух.
Чуть позже вернулся с вахты Магистр, и Фабио засобирался в дозор. Перед уходом он строго-настрого наказал Витусу и Магистру:
— И не вздумайте кормить этого лентяя!
— Напротив, мы это сделаем, — спокойно возразил ему Витус.
— Нет! Dio mío! Кто ничего не делает, тот не ест!
— Но Гвидо только что прекрасно играл на скрипке.
— Слышал. Ну и что?
— Тебе понравилось?
— Да. Ну и что?
— После его игры у тебя стало немного светлее на душе. Так же, как у Магистра, несшего свою вахту, у Энано, пеленавшего малютку, и у меня, грешного, раздувавшего костер и гревшего еду. Тем самым Гвидо внес вклад в общее дело и, стало быть, заслужил ужин.
Фабио пробурчал что-то себе под нос. Но веских доводов у него не нашлось, и, закинув мушкет за спину, он тяжелой походкой отправился на дежурство.
Промежуток времени от полуночи до четырех утра — самое трудное испытание для дозорного. Витус хорошо помнил эти тягучие вахты по тем временам, когда они с Магистром и Коротышкой ходили в море. На морском жаргоне это называлось «собачья вахта», может, потому что в такое время никто даже собаку за дверь не выгонит.
Погода этой ночью только усугубляла нелегкую долю дозорного. С отрогов Апеннин дул ледяной ветер, от резких порывов которого мороз продирал по коже. Витус втянул голову в плечи и зашагал дальше. В его жизни случались бури и похлестче, когда он смотрел смерти в лицо, а под ногами ходуном ходила дощатая рыбина. Это было в бескрайних просторах Западного океана в шлюпке славного «Галанта». Их команда состояла тогда из монаха-миссионера Амбозиуса, бывших портовых ласточек Фебы и Филлис, упрямо именовавших себя «дамами» и мечтавших подцепить мужей на другом конце света, надежного Хьюитта и еще нескольких моряков. Членами команды были и трое друзей — Магистр, Энано и сам Витус. Единственным смыслом существования для них стала борьба за выживание. Да, это были тяжелые времена. Черная рвота унесла тогда несколько человек, еда закончилась и, что еще страшнее, пресная вода тоже. Под конец их осталось всего пятеро. Пять человек и петух.
Витуса передернуло. Он зашагал быстрее. Из-за сильного ветра огненное кольцо горело яркими всполохами. После третьего или четвертого круга впереди вдруг мелькнула тень.
— Стоять! Кто там? — крикнул он вполголоса.
— Я это, — донеслось в ответ.
— Ах, это ты, Коротышка. Что ты делаешь здесь посреди ночи?
— За огнем же нужно следить. Иначе нельзя, а то прогорит. — У карлика в руках были большие поленья, которые он мастерски укладывал в горящий круг.
Витус молча следил за его движениями.
— Как чувствует себя малышка? — спросил он спустя какое-то время.
— В порядке, но я не люблю оставлять ее одну.
— Разве она не спит?
— Нет, какое там. Щас как раз пищит. У моей овещки пусто в желудке.
— Ты хочешь сказать, Нелла голодна? Знаешь, я дам ей попить. В конце концов, я тоже умею обращаться с клистиром.
Обрадованный возможностью внести разнообразие в свою монотонную вахту, Витус отправился в женскую палатку. Нелла лежала в своей постельке из соломы и птичьих перьев, сучила ручками и ножками и надрывно кричала, широко раскрыв беззубый ротик.
