Ознакомительная версия.
Зяма сидел рядом с сыном и держал его за плечо, будто боялся, что тот опять исчезнет.
Клим подошел к ним:
— Доброй ночи.
— Доброй, доброй… — криво ухмыльнулся Яша, и Клим заметил на его лбу огромную ссадину.
— Опять все деньги отобрали! — запричитала Ривка, подперев щеку ладонью.
— Слушай меня, Яков Фройман, — возбужденно зашептал Зяма и показал на Клима: — Этот молодой человек может говорить по-английски… Его нам сам Бог послал!
Фройманы понимали, что эвакуация им не грозит — у них не было денег, чтобы купить билеты на гражданские пароходы, а попасть на военные даже мечтать не стоило. Оставаться на милость большевиков? Дети, непонятно где нахватавшиеся социалистических идей, считали, что следует ждать красных.
— Я им ничего не говорю, чтобы не пугать, — сказал Яша. — Но когда здесь все рухнет — а это может произойти со дня на день, — в Новороссийске начнется паника, и для евреев безопасно будет только в могиле… К тому же я не уверен, что мне простят «буржуйское прошлое» и службу в белогвардейской газете. У нас в Нью-Йорке есть родственники, они состоятельные люди. Я уверен, что мой двоюродный брат поможет нам перебраться в Америку. Нам надо только связаться с ним.
— Так что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил Клим.
— Вот там, в наших комнатах, — Яша ткнул пальцем в потолок, — находится американский Красный Крест. Надо написать их главному прошение, объяснить нашу ситуацию… Они занимаются добрыми делами — они должны взять нас с собой. А когда мы доберемся до Америки, мы уж, конечно, не останемся в долгу.
Клим с сомнением покачал головой. Насколько он мог судить из разговоров, услышанных на привозе, даже князья с деньгами не могли уехать из Новороссийска, что уж говорить об обнищавших евреях?
Но Фройманы не сдавались:
— Вы наша единственная надежда. Составьте прошение! Вдруг начальник Красного Креста сам из Нью-Йорка? Может, он знает нашего Соломона?
— В Нью-Йорке живут миллионы людей…
— Надо попытаться! Мы просили русского переводчика, чтобы он помог нам, но этот молодой человек не любит евреев. Он даже требовал, чтобы нам не давали сухое молоко, а у нас четверо детей. Они растут без матери — ее убили за «шпионаж». Агентам контрразведки полагается половина денег, найденных при задержанном большевике — живом или мертвом.
— Для некоторых это заработок, — дрогнувшим голосом произнес Яша, — подсмотреть, кто с получкой идет, подсунуть коммунистическую листовку и тут же пристрелить… Им ничего за это не бывает.
У Зямы все было готово: лист белой бумаги, остро отточенный карандаш.
— Только, пожалуйста, аккуратней — нельзя, чтобы были помарки, — суетился он. — Американцы — люди очень щепетильные: документ должен выглядеть документом.
Клим чувствовал себя Ванькой Жуковым из чеховского рассказа, который пишет письмо «на деревню дедушке». Фройманы стояли вокруг него и шепотом диктовали, что еще следует указать: свои прежние заслуги, описание богатства Соломона из Нью-Йорка, его почтовый адрес, куда можно направить телеграмму…
Никогда, ни при каких обстоятельствах Красный Крест не будет заниматься бедами здоровых людей в то время, когда в городе полно больных, находящихся в еще более плачевной ситуации. Но разубеждать хозяев было немыслимо.
— Чем я могу расплатиться с вами? — спросил Яша, спрятав драгоценную бумагу в карман.
— Чем хотите, тем и расплачивайтесь, — вздохнул Клим. — У меня нет ни квартиры, ни работы.
— Он хотел спросить, можно ли устроиться к вам в газету, — подсказал Зяма.
Яша насупился:
— Никак нельзя. У нас литераторов складывать некуда, и все столичные, знаменитые… Каждый хочет опубликовать свою писанину, каждому денег подавай, а в газете только четыре полосы.
Внезапно Климу пришла в голову мысль.
— Вы ведь занимаетесь объявлениями? Моя жена пропала без вести, но, может, кто-то слышал о ней?..
— Давайте попробуем поместить объявление в рубрике «Разыскивается», — предложил Яша. — Напечатаем самым крупным шрифтом, чтобы позаметнее было. Денег я с вас не возьму: все равно красные займут город быстрее, чем к нам ревизия явится. А там всё одно пропадать.
Цинизм — лучшее из лекарств. Ранним утром Нина выходила на узорчатый балкон с чашкой кофе — полюбоваться на рассвет и панику. Когда-то Клим мечтал о том, что они будут вместе пить кофе на балконе его дома в Буэнос-Айресе…
Низкие облака над горами чуть розовели, голубой луч прожектора с английского дредноута обшаривал склоны и гас. Ухала пушка — так союзники стращали зеленых. Партизаны в открытую разгуливали по городу, а три дня назад штурмом взяли городскую тюрьму и вывели оттуда всех заключенных.
Дул пронзительный ветер, Нина мерзла, но не уходила. По Воронцовской улице бесконечным потоком двигался народ — одуревшие казаки тащили за собой лошадей с больными, истертыми спинами, бешено сигналили автомобили, барыни толкали детские коляски, набитые домашним скарбом.
Никто не знал, что делать дальше — регистрироваться, отправляться на окопные работы, мобилизоваться или уезжать. Все учреждения превратились в перегороженные простынями соты, в которых обитали семьи эвакуированных. Кто-то надеялся попасть на пароходы, но большинство уже гадало о своей судьбе при новом режиме.
Знакомые Матвея Львовича уверяли Нину, что еще не всё потеряно: скоро союзники пришлют болгарский корпус. Нина слушала их и кивала: «Конечно, конечно… Кто-нибудь непременно приедет и спасет вас…»
Она плотнее запахивала шаль, ставила чашку с кофе на перила и следила за каким-нибудь усатым красавцем в тесной, только что купленной гражданской одежде, с матерчатыми сумками в руках — из одной торчат окоченевшие куриные ноги, из другой — голенища сапог. В кармане — поддельное удостоверение, в голове только одна мысль: «Спасайся, кто может!»
Зря торопитесь, ваше переодетое благородие, на корабль вы все равно не попадете. У русских пароходов нет угля, а те, что еще способны передвигаться, застряли в Константинополе и греческих портах. Иностранцы знают, что в Новороссийске эпидемия тифа, и прежде чем впустить очередную партию беженцев, их по нескольку недель держат в карантине на судах. Обещанных союзниками транспортов тоже не ждите: шторм разметал английскую эскадру — об этом вчера прислали радиограмму.
Сама Нина надеялась эвакуироваться вместе с французской миссией — осталось только дождаться подтверждения виз. Из-за того, что у них с Софьей Карловной не было паспортов, дело затянулось на несколько месяцев: пока консульство отправило запрос в Париж, пока оттуда пришло подтверждение…
Ознакомительная версия.
