Мовпен не заметил этой головки, но все же воспользовался возгласом короля, чтобы шепнуть ему:
— А вот, государь, отличный случай проверить на практике лечебные секреты отца Василия!
— Посмотрим! — улыбаясь ответил король. — А пока прикажи-ка остановиться здесь!
Войдя в зал гостиницы, король увидел в одном из углов ее пажа Серафина и спросил его:
— Кто ты, милый мой?
— Я паж, ваше величество! — ответил Серафин.
— У кого?
— Извините, государь, но моя хозяйка желает путешествовать инкогнито.
— Да ведь я-то имею право знать имена тех, кто путешествует по моей земле!
— Да, ваше величество, но хозяйка прогонит меня, если я разоблачу ее имя, а ведь я — бедный дворянчик, не имеющий ни денег в настоящем, ни наследства в будущем!
— Ну, если она тебя прогонит, ты поступишь ко мне, только и всего! — возразил король.
Неизвестно, как вывернулся бы Серафин после такого возражения, если бы в этот момент Мовпен не заметил Жака, притаившегося в другом углу. Королевский шут схватил несчастного монаха за шиворот и выволок его на середину, приговаривая:
— Вы только полюбуйтесь, государь! Вот наш монах, превращенный в дворянина!
Король сразу узнал монашка, который несколько дней тому назад произвел на него такое тяжелое впечатление.
— Монах, — воскликнул он, — мерзкий, отвратительный монах!
— Монах, превращенный в пажа, государь! — подхватил Мовпен.
— Да вытолкай его вон! — с раздражением крикнул король, на которого вид Жака по-прежнему производил необъяснимо тягостное впечатление.
— Почему ты перестал быть монахом? — спросил Мовпен, выволакивая Жака на двор.
— Да я никогда им и не был! — злобно ответил Жак.
— Не был? — расхохотался Мовпен. — А вот увидим! — и он сорвал с Жака шапочку и далеко отбросил ее в сторону.
В Жаке вспыхнула вся кровь. Он вспомнил, что на поясе у него имеется шпага, и, обнажив ее, с бешенством ринулся на Мовпена. Тот отскочил в сторону и тоже обнажил шпагу.
Королевские люди не знали Жака, а потому для них вся эта история имела характер обычной ссоры. Поэтому они окружили молодых людей и принялись следить за их поединком. Сам король вышел за дверь и, забыв на этот момент белокурую женщину, с озлоблением крикнул:
— Убей его! Убей его, милый Мовпен! Убей мне этого мерзкого монаха!
Мовпен недурно фехтовал, но монашек защищался с отчаянием и решимостью и так отчаянно вертел шпагой в воздухе, что оружие Мовпена не могло коснуться его. Наоборот, бешенство, видимо, побеждало выучку, так как Мовпен два раза оказался тронутым шпагой Жака, хотя и незначительно.
Но на стороне Мовпена все же была привычка к оружию. Монах начал уставать, и, заметив это, Мовпен пустился на финт, выбил шпагу из рук Жака и приставил свою острием к его груди. Увидев это, король с новой силой закричал:
— Убей его, Мовпен, убей!
Но шут не успел привести в исполнение королевское приказание. Герцог Крильон прорвал круг зрителей и, ударом шпаги выбив оружие из рук шута, сказал:
— Разве вы не видите, что его величество шутит! Французский король знает, что в честном бою безоружного противника не убивают! Генрих III закусил губы и крикнул:
— Вы-то чего суетесь не в свое дело, герцог?
— Простите, ваше величество, — спокойно ответил Крильон, — но ограждение королевского достоинства и есть как раз мое дело!
Король повернулся к нему спиной и сказал одному из гвардейцев:
— Связать сейчас же этого мерзкого монаха, привязать его к седлу и отправить в монастырь!
Гвардеец так и поступил, и через три часа они подъехали к монастырю. Опять бедный Жак начал думать, что он и в самом деле монах, что над ним лишь посмеялись. Это подозрение перешло почти в уверенность, когда во дворе монастыря он увидел о. Антония, спокойно прогуливавшегося в обычном монашеском платье.
Но тут же ум начал мутиться у бедного юноши. Ну хорошо, положим, над ним действительно посмеялись! Но… о. Антоний! Ведь он еще утром был капитаном и предводительствовал эскортом герцогини! Ведь он оставался в гостинице, близ города Мо! Каким же образом он попал теперь в монастырь, да еще в монашеской одежде?
Гвардеец грубо сбросил Жака на землю и крикнул о. Антонию:
— Получайте-ка, вот тут один из ваших монахов! Отец Антоний подошел и сказал:
— А! Это брат Жак! Наверное, у него опять был припадок безумия!
Отец Антоний кликнул монахов, Жака взяли и увели в келью, где переодели в монашеское платье. Оставшись один, Жак долго плакал и молил Бога лучше убить его, чем мучить так долее. В конце концов, разбитый усталостью и огорчениями, Жак заснул крепким сном.
Проснулся он в конюшне на вязанке сена. Перед ним стоял о. Антоний, снова одетый капитаном.
— Ну и мастер же ты спать, племянничек! — воскликнул он. — Да, знаешь ли, ведь ты проспал добрых три часа!
Жак протер глаза, оглянулся по сторонам и вдруг отчаянно завопил:
— О, теперь не может быть сомнений, я сумасшедший! Отец Антоний ласково взял «племянника» под руку, вывел его из конюшни и сказал:
— Наверное, тебе что-нибудь приснилось, Амори?
— Я сумасшедший, я сумасшедший! — продолжал рыдать бедный юноша.
В этот момент по дороге мимо гостиницы проходил какой-то монах, при виде плачущего Жака он остановился и внимательно посмотрел на него.
Приказав отправить Жака в монастырь, король вернулся в гостиницу и опять взялся за Серафина.
— Так ты не желаешь сообщить мне имя своей хозяйки? — спросил он.
В этот момент дверь приотворилась, и в щели показалась прелестная белокурая головка. Правда, лицо незнакомки прикрывала небольшая полумаска, но все же можно было сразу определить, что белокурая женщина очень красива. Блондинка появилась лишь на краткое мгновение, и притом лишь для того, чтобы, положив палец на губы, знаком предписать Серафину молчать и далее. Затем дверь захлопнулась, и незнакомка скрылась.
— Вы сами видите, государь, — сказал тогда Серафин, — что от меня требуют полного молчания!
— Хорошо! — великодушно согласился король. — Но, если ты не смеешь сказать ее имя, ты снесешь ей письмо от меня!
— Желание короля — священный закон для меня! — ответил Серафин.
— Эй, Мовпен! — крикнул король. Шут сейчас же вбежал: он на скорую руку перевязывал царапины, нанесенные ему монахом.
— Ты взял с собою письменные принадлежности?
— А как же, — ответил шут, — вот они! — и он показал на висевший сбоку маленький кожаный мешочек.
— Ну, так садись к столу и пиши! Мовпен присел к столу, развернул пергамент, достал чернильницу и перо.
— Ну, готово? — спросил король. — Пиши… Он заходил взад и вперед по комнате, почесав затылок и наконец смущенно закрякал:
