— Пойди переоденься, Жером, бедненький, — сказала Нанетта. — Ишь, на тебе нитки сухой нет.
Жером покачал головой:
— Нет, я не про погоду, — сказал он. — Погода что: нынче дождик, завтра ветер, послезавтра солнце светит. Не то я называю дурными днями.
Жером был высокий, еще крепкий старик, бывший солдат, прямой, как жердь. Переодеваться он не пошел, а взял стул, сел на него верхом и подставил спину огню.
— И в самом деле, — сказала старая служанка Марион. — Я ли в жизни всего не повидала — уже семьдесят второй год пошел, — а не думала, что господин Жан с господином Жозефом могут рассориться.
Жером сердито дернул длинный ус и пробормотал про себя что-то неразборчивое.
— Бедная мамзель Марта — уж как она плакала сегодня, когда уезжала!
— И господин Жозеф тоже плакал, — сказал Красавчик, — а вот господин Жан нет.
— А я, — сказала Нанетта, — все равно не могу поверить, что все это правда.
— Да нет, девочка моя, — ответила старая служанка, — все-таки правда. Господин Жозеф с дочкой уехали из замка и поехали на зиму в Экс, а с господином Жаном они разругались, а у господина Жана, сами знаете, характер еще тот, если ему кто слово поперек скажет…
— Да что же у них такое случилось? — спросил Красавчик.
— А этого никто толком не знает.
— Я-то знаю, — сказал Жером, — только знать буду про себя. А теперь я вам, ребята, хороший совет дам.
Все посмотрели на старого егеря.
— Я господина Жана хорошо знаю, — повторил Жером. — Он от малой искорки пожаром вспыхивает. Станете ему напоминать о брате и о барышне — он только пуще будет гневаться.
— Ни словечка ему про них не скажем, — ответила Марион.
— А нужно так, — продолжал егерь, — как будто вы про обоих в жизни не слыхали. Тогда настанет время, гнев его пройдет, господин Жан сам поедет в Экс, и все будет хорошо.
— Вот я точь-в-точь то же думаю, — сказала старая служанка.
— Так вы говорите, — вступил в разговор лакей Антуан, — господин Жан не плакал, когда другие господа уезжали?
— Чего не было, того не было, — ответил Красавчик.
— Значит, не было. Зато потом он пошел к себе в комнату, сел у окна, долго смотрел коляске вслед, а когда она из вида скрылась, обхватил голову руками и расплакался.
— И вечером сегодня ужинать не стал.
— Так вот, — вдруг сказал Жером, — об этом всем я не печалюсь. Два брата всю жизнь вместе прожили — небось скоро помирятся. А вот те, черные грешники…
Все, кто был на кухне, содрогнулись.
— Знаете, что они сделали третьего дня?
— Пастора Дюфура сожгли, так ведь?
— Вместе с домом.
— Сегодня замучились бы поджигать, — заметил Красавчик. — Дождем бы сразу все затушило.
— А у меня все равно сердце не на месте, — сказала старая Марион. — После той беды, что случилась у нас когда-то…
— Так ведь Большой Венаск уже помер.
— Так у него племянник есть…
Жером пожал плечами.
— Нет, его я не боюсь, — сказал он. — Да никто и не доказал, что это был Большой Венаск. Я вот в это не верю.
— Ох, если бы так! — отозвалась Нанетта.
— Все равно, — заметил Красавчик, — сегодня двери лучше все запереть.
— Да зарядить все ружья, какие есть в доме, — сказал Жером.
— Ну, сегодня ночью они все равно не явятся, — тихонько сказал лакей.
— Как знать, как знать…
— Дождик вон какой сильный.
— Таким дождик — не помеха, — пробурчал Жером.
Старуха Марион вздрогнула.
— Жером, — сказала она, — уж не узнал ли ты что?
— Что все знают, то и я знаю. Опять явились черные грешники и пастора Дюфура сожгли живьем.
— И все?
— Может, и не все, только это не ваше дело. Ну ладно, — продолжал егерь (похоже, его тут привыкли слушаться). — Идите-ка спать.
С этими словами он переглянулся с мужчинами, бывшими в кухне: конюхом Красавчиком и лакеем Антуаном. Старуха Марион, Нанетта и посудомойка, не проронившая за весь разговор ни слова, встали с мест.
— Огонь я потушу, — сказал Жером. — А пока ружье себе почищу, чтобы не заржавело.
Женщины вышли и пошли на верхний этаж замка — там у них было жилье.
А старик Жером сказал:
— Вот теперь и поговорить можно.
— Что у тебя такое? — спросил Антуан.
— Похоже, у черных грешников что-то такое о нашем замке на уме.
Красавчик слегка побледнел.
— Нынче вечером, незадолго до того, как солнце зашло, — рассказывал Жером, — шел я через виноградник, вон там, около трактира "Черный голубь".
— И что? — спросил Антуан.
— Вдруг моя собака повела носом, уши навострила, рычит…
— С чего это?
— Ну, я пошел за ней и вижу: кто-то в черном бежит со всех ног.
— Что, черный грешник?
— Грешник, не иначе. Я было хотел стрельнуть ему вслед, да у меня с собой только дробь была, а он уже далеко убежал. А собака за ним побежала.
Я ее подозвал, направился в сторону "Черного голубя" да и заглянул туда.
— Невеселый кабак, — заметил Красавчик.
— И хозяин там сволочь редкостная — Жан-Мартен. Шесть лет на каторге пробыл.
— Пробыл, верно, — сказал Красавчик. — Только давно это было, а как вернулся, так за ним ничего не замечали.
— А все равно, — тихонько сказал Жером. — Кое-что за ним наверняка есть.
— И что же?
— А то, что в его трактире у черных грешников штаб.
— Да ну!
— Я и раньше догадывался, а теперь, говорю вам, почти что наверняка знаю.
— Откуда знаешь?
— Сейчас расскажу. Как только я зашел, начался дождик. Пару лет назад я Жану-Мартену здорово помог. К нему пришли описывать трактир, а у меня было немного денег — я ему одолжил. Не его ради, он-то сам сволочь, а ради его жены — ее отец был хорошим человеком. Вот я вошел, жена его меня и спрашивает: "Поужинаете у нас?" "Да и переночуйте, — говорит Жан-Мартен, — дождик на всю ночь зарядил". Я поужинал. Он мне и наливать стал, да так подливал, что я понял: им надо меня непременно на ночь оставить. Тут я спохватился, взял ноги в руки и сюда прибежал.
— И все? — спросил Антуан.
— Все, да не совсем. Еще они с женой все время переглядывались так беспокойно, а пока я там ел, за окном то и дело свистели, а Жан-Мартен мою лампу поставил на окошко.
— Вот оно что!
— Так что надо нам приготовиться, — сказал Жером.
— И на ферме людям сказать.
— Уже сказал.
— А хозяину?
— Это мы посмотрим. Я Нептуна с Венерой с цепи спустил.
Нептуном и Венерой звали двух огромных волкодавов горской породы.
И не успел старик Жером произнести эти слова, как вдруг сквозь грохот бури за окном послышался собачий вой. И тут же зловеще застучал бронзовый молоток, подвешенный к входной двери замка.
Жером кинулся к ружью, а двое товарищей его побежали в оружейную комнату возле прихожей и схватили по двуствольному карабину.
Собаки выли, а молоток стучал и стучал в окованную железом дубовую дверь.
XIII
Замок Монбрен не вчера был построен и в старые добрые времена феодальных войн выдержал не одну осаду.
С тех пор две башни потеряли верх, илистые рвы засыпали, подъемный мост убрали, но остались еще добрые стены метровой толщины, окна с толстыми железными решетками, а в двери большая решетка с окошком, как в монастыре.
Старик Жером открыл окошко и посмотрел, кто стучит. Это был фермер.
Вечером на ферме запирали ворота двора, загоняли туда собак и спали под их охраной. Жили на ферме человек шесть мужчин и столько же женщин.
Это были: фермер по имени Мартен Бидаш, его три сына — здоровые молодцы тридцати, двадцати пяти и двадцати двух лет, — два работника, жена фермера, дочери фермера, пара служанок и пастушка.
Уже полтораста лет семья Бидаш из поколения в поколение арендовала ферму в этом замке.
Хозяева переменили веру, вернулись в католичество, но фермеры оставались убежденными протестантами и даже на службу к себе принимали только протестантов.
