— Гиены! Шакалы! Прочь с дороги, вонючки!
Придя к пещере для дров, Минати начал там располагаться и укладывать в угол свои прутья. Мать его, окончательно обессиленная, опустилась на кучу хвороста. Закрыв лицо руками, она старалась заглушить рыдания.
— Бедняжка Шиповник… Цвет моих детских радостей. Бедненький цветочек, который дрожит и стонет под напором злых ветров.
Опустившись перед ней на колени, гном с благородным сердцем вождя взял ее руку и нежно гладил ее своими уродливыми лапами. Он тщетно искал слов утешения; с уст его срывались лишь слова, полные поэзии, и голос его произносил их, как гимны любви.
— Твои слезы падают на мое сердце и причиняют ему боль. Прислушайся к голосу своего раба, чью душу истерзала мысль о тебе, цветок моих радостей и печалей.
Приподнявшись, Таламара вытянула руку и с благодарностью погладила его огромную голову.
— Что же делать? — пробормотала она. — Мне остается только плакать.
Воспламененный радужной надеждой, Куа энергично запротестовал. Он считал, что еще не все потеряно. Он сказал, что после совещания он старался узнать мнение своих товарищей и понял, что большинство из них были против обвинения. Кроме того, он только что посетил Виссили-Ро-ра и тот тоже недоволен поведением Медвежьей Лапы.
Обратившись к Минати, он поделился с ним некоторыми подробностями своего посещения:
— Его дочь присутствовала при нашем разговоре. Эта славная девушка не постеснялась высказать все, что у нее на душе. Если бы Медвежья Лапа послушал, что она говорила о нем, кровь в его жилах превратилась бы в яд, несмотря на то, что он так силен в магии.
В пещеру вошла Пивита. Она принесла кусок жареного мяса на блюде из коры: его тайком прислала беглецам ее мать. Девушка опустилась на колени перед Таламарой и, взяв ее руки в свои, медленно провела ими по своему лицу.
Эта трогательная сцена укрепила надежды Куа.
— Вот видите! У вас еще остались друзья. Ну, полноте! Побольше мужества! Да покровительствуют вам добрые духи!
— Брат мой, — сказал Минати, подняв к нему свое бледное лицо, — я буду силен, что бы с нами ни случилось. Я ведь не новорожденная лань и не дам себя заколоть.
Несколько позже, когда Жаба добрался до пещеры для таинств, там у входа уже дожидались человек двадцать воинов и дружески беседовали между собой. Согласно обычаю, совещание должно было начаться не раньше, чем солнце скроется за высокие холмы. Стоило кому-нибудь из запоздавших воинов приблизиться к пещере, как присутствующие стремительно бросались ему навстречу и старались склонить его на свою сторону. Одни стояли за закон расы и восторженно превозносили его, другие — против, и с не меньшей страстностью порицали его.
Наконец жрец, наблюдавший за тем, как солнце садилось за лесистый холм, сделал вид, будто он открывает вход в пещеру. Доступ туда с незапамятных времен был воспрещен еще не посвященным юношам и женщинам. Он поднял круглый камень, лежавший на одном из обломков скалы и уже заранее отодвинутый в сторону, и, повернувшись спиной к солнцу, перебросил его через правое плечо в знак почтения к божественному отцу яванов — Солнцу.
После этого он первым во главе вереницы воинов углубился в проход, столь низкий и узкий, что они касались скал лбами и локтями. Ощупью пробирались они по направлению к светильнику, горевшему, казалось, где-то в недрах земли. Но дальше ход внезапно расширился и привел их в помещение, где горели несколько заправленных жиром светильников. Их отблески освещали фантастические росписи на стенах и на потолке, изображавшие всех населяющих землю животных.
Процессия в благоговейном молчании пересекла эту залу и начала спускаться вниз, где ноги увязали в грязи. Этот ход заканчивался расселиной, слишком узкой для того, чтобы человек мог ее пройти прямо. Горевший там светильник освещал лишь нижнюю часть хода, не выше уровня человеческого роста. Жуткий мрак, сгущаясь над склоненными головами охотников, таил в себе ужасы.
По этому ущелью воинам пришлось подвигаться боком и с осторожностью пробираться по огромным камням.
Дальше они вброд перешли небольшую речку. Наконец, их взору открылся широкий и ровный коридор. Стены его были украшены изображениями целых стад буйволов, мамонтов и лошадей. Жрец вывел их в просторную залу, где свободно могли поместиться сто человек. Высокий потолок, вдвое превышавший рост человека, был украшен силуэтами животных, высеченных на камне и обведенных коричневыми линиями, выделявшими рисунок и делавшими его еще рельефнее. В тех местах, где стены были лишены украшений, зловеще выделялись красные отпечатки человеческих рук, — таинственные памятники целых поколений посвященных.
Когда все, усевшись на корточки, образовали круг, жрец на условном, непонятном простым смертным языке воззвал к духам. То было священное наречие, искусственно построенные слова которого произносились с протяжным напевом.
Великий вождь открыл совещание на этом же языке и монотонным певучим голосом произнес:
— Медвежья Лапа, сын знаменитого охотника, Безрогого Буйвола, требует у храбрых воинов с Дордони крови двух человек. Эти люди уже скоро три года, как нашли себе приют у племени с Дордони. Они нарушили закон расы… Так ли я говорю, Медвежья Лапа, сын Безрогого Буйвола?
— Да, так, — нараспев ответил обвинитель и стал певучим голосом долго рассказывать все обстоятельства дела. Когда он кончил, Виссили-Рора предложил всем присутствующим высказать свое мнение по этому поводу. Воины вначале заговорили торжественно и певучим тоном, сохраняя при этом строгое и бесстрастное выражение лица. Но в спертом воздухе подземного храма страсти быстро разгорелись и, сами того не замечая, они перешли от священного наречия на обыкновенный язык и вместо закругленных, произносимых нараспев фраз стали просто кричать.
— Братья яваны! — воскликнул Куа. — Я утверждаю, что это несправедливый и дикий закон. Наша раса должна обратить свои взоры на будущее, а не оглядываться на прошлое. Очень достойно чтить память предков, но опасно принимать все, что они оставили нам в наследство. Перед вами живой пример. Посмотрите на груандисов. Они живут точно так же, как жили их предки во времена Вечной Зимы. И именно потому, что они не изменили своих обычаев за то время, как мир изменил свою поверхность, они и превратились в людей-зверей, за которыми яваны охотятся в лесах. Из этого следует, что нечего оглядываться назад: закон, казавшийся мудрым вчера, может оказаться дурным и несправедливым сегодня.
Речь Куа заслужила бурное одобрение. Виссили-Рора дал понять, на чьей стороне были его симпатии, заметив, что обвиняемые с тех пор, как живут среди их племени, не нарушили ни разу ни одного из его законов.
— Если мы выдадим голову Минати, — заметил кто-то из присутствующих, — кто же будет нам тогда изготовлять иглы? Кто будет выделывать нам застежки? Кто будет вырезать на медвежьих зубах приносящие счастье магические изображения?
— Правильно! Кто, в самом деле, будет это все делать? — подхватили человек двадцать.
Но Медвежья Лапа продолжал упорно стоять на своем, напирая на благоговейно поддерживаемый яванами культ предков. Он доказывал, что преступление Цвета Шиповника вызвало недовольство теней усопших и что с тех пор их проклятие тяготеет над племенами яванов с Сены, и это проклятие распространится в конце концов и на яванов с Дордони, если они перестанут соблюдать заветы прародителей.
— Братья, боги, являющиеся нашими предками, требуют крови этой женщины и этого мужчины. Горе вам, если вы их не удовлетворите. Они отвернутся от вас и отдадут вас во власть населяющих землю и воздух злых духов, которые обратят вас в зверей, и тогда придут другие люди и съедят ваше мясо, а из вашей кожи сделают себе пояса.
— Боги нам покровительствуют, — неуверенно прошептали воины дрожащими от ужаса голосами.
Куа понял, что грозные речи обвинителя произвели сильное впечатление на наивных людей и хотел шуткой рассеять навеянный на них страх.
