– Достопочтеннейший брат, это можете сегодня выяснить. Он прислал ко мне письма от весьма значительных особ, а именно: от герцога де Бофора из Лондона, от герцога Шартрского из Парижа и от принца Гессен-Кассельского и пребывающего при нем на покое знаменитого графа де Сен-Жермена!
– О! – послышались удивленные возгласы.
– Во всех этих письмах, – продолжал Елагин, – неизвестное лицо рекомендуется как облеченное высшими полномочиями и присылаемое в Россию собственно с тем, чтобы инспектировать наши работы, сообщить чертежи на текущее десятилетие, открыть некие высокие тайны и наставить нас, бедных, в совершенстве. Что мы получим, что увидим и услышим – скоро узнаем. Но я счел за благо начать заседание капитула за час до прибытия визитера, дабы мы могли сговориться. Прискорбно будет, ежели наша сумятица глазам незнакомца откроется! Просил бы вас, достопочтенные братья, решить, какой системой нам ограничиться?
– Я полагаю, – сказал граф Строганов, – что особенно важно нам открыть у себя алхимические градусы и приступить к высшим работам по изготовлению хаос-ского минерального электрума, а также познание минеральной силы природы, совершенное познание земно-философского солнца, изготовление партекуляр-камней и познание великого универсала.
– Ах, граф, алхимическое испытание сил природы есть внешняя наука, – возразил князь Мещерский. – Надо совершенствоваться во внутреннем тайноведении и тайнодействии. А для этого всячески стараться объяснить иероглифы и знаки, начертанные на девяти дугах около святого гроба!
– Но в наших таинствах, князь, мы уже не меньше, а больше имеем, – сказал Куракин. – Адам из первого совершенства своего, или образа и подобия Божьего, пал тремя ступенями из духовного человека в грубо плотского. В мастерской степени посвящаемый повергается в гроб тремя ударами, а восстает посредством пяти мастерских пунктов!
– Братья, прошу внимания! – произнес Гагарин. – Самодовольство всякого от совершенства отдаляет. Что мы делаем, кроме столовых лож, где поем песни и служим Бахусу? В чем работы наши? Где дела? Ничего я не вижу. Между тем в Германии и впрямь появились адепты светозарной истины. Приступим же! Призовем сих мужей! Откроем эти таинственные кладези!
– Из этих кладезей пока лишь смрадные пары I я туманы исходили! – запальчиво возразил Елагин. – Не вижу, чего нам недостает! Минуло тридцать пять лет, как I я в английской ложе принят в так называемые вольные каменщики. Сколько книг об ордене за это время внимательно изучил и многие царственные науки! И что же? Слышу теперь, что я ленивый раб, а не пастырь, и ничего не имею! Горько мне и обидно!
– Да не о вас речь, а вообще! – с досадой отвечал князь Гагарин. – Кроме произнесения темных речей, ничем мы не заняты. Где плоды трудов наших? Потому я сказал, что надо нам обратиться туда, где свет сияет!
– Я, держащий в деснице моей молоток, дающий мне как великому провинциальному мастеру власть…
– Но власть вашего превосходительства не простирается настолько, чтобы нам глаза завязать и погрузить в полную тьму! – крикнул Гагарин.
– Братья! Достолюбезнейшие братья! – простирая руки к спорящим, возопил Куракин. – За тем ли мы собрались! Сейчас прибудет визитер, а мы в смятении!..
– Я, великий наместный мастер, оскорблен князем в святилище, когда держал в руке молоток! – вскричал Елагин.
– Я ваше превосходительство оскорблять не желал, признаю ваше звание, но и сам великий мастер, а не мальчик, чтобы меня на помочах водить!
– Достолюбезные братья! Ваше превосходительство! Князь! – вопил Куракин. – Успокойтесь.
Елагин и Гагарин умолкли и, отдуваясь, сели в свои кресла.
– Но мы совсем в потемках, – заметил Ржевский.
В самом деле, в зале стало совсем темно. Во время спора никто не следил за сальными свечами, стоявшими на полу. Они нагорели и еле светились под шапками нагара.
Достав щипцы, Ржевский стал снимать его со свечей. Просветлело.
Вдруг три сильных удара потрясли входную дверь.
– Визитер! – прошел шепот между членами капитула. Они приняли торжественную осанку, изобразила глубокомыслие и величественно застыли.
Визитер, присланный от верховных руководителей ордена из Европы, интересовал их чрезвычайно.
Церемониймейстер с тростью вышел из ложи в соседний зал, называемый «chambre des pas-perdus»[3]. Страж врат затворил за ним дверь и стал возле нее с мечом в руках.
Церемониймейстер нашел в «chambre des pas-perdus» человека, одетого пышно и странно. Шляпа его была украшена перьями. Вишневая бархатная мантия расшита фиолетовыми иероглифами. Под ней на груди покоилась великолепная цепь, по-видимому, золотая, с таинственным зеркалом посередине и звеньями египетских жуков-скарабеев из блестящих камней. На переднике гостя было изображение сфинкса. Мистические перстни украшали пальцы поверх перчаток. Широкое, пышное жабо теснило его жирную, короткую шею. На бедре висел меч с крестообразной рукоятью. Визитер был не один. В кресле сидела дама, укутанная с головы до ног покрывалом, но из-под прозрачной ткани можно было видеть ее прелестное лицо, грудь, шею и весь стан. На головке красавицы надет был венок из роз. Античный хитон открывал руки и шею и струящимися складками столь же скрывал, сколь и выдавал совершенство ее фигуры.
Приняв от гостя знаки и тайное слово, церемониймейстер с недоумением и в то же время с естественным восхищением вопросительно посмотрел на даму.
– Я, граф Калиостро, посланник Великого Кофта, гроссмейстера египетского масонства Иераконполя, пирамиды Хеопса, Мемфиса и всего Востока! – с грубым южным французским произношением сказал визитер. – Особа, прибывшая со мною, – моя жена, урожденная графиня Серафима ди Санта-Кроче. По статутам египетского масонства братья и сестры одинаково возводятся во все степени и допускаются к работам в ложах, ибо истинное масонство еще в раю открылось прародителям Адаму и Еве у древа познания, от коего и отведала Ева. Впрочем, этих свидетельств будет достаточно.
– Граф Калиостро?! – переспросил изумленный церемониймейстер. – Возможно ли?! Вы – знаменитый граф Калиостро?!
– Я тот, кто я есть, – с улыбкой отвечал Калиостро. – Молва любопытной, но бессмысленной толпы создает знаменитость. Мудрый этим пренебрегает.
– Но вы в Петербурге уже третий месяц!
– Я проживал здесь инкогнито, под именем врача Гвальдо, занимаясь исцелением страдальцев. Но поспешите возвестить капитулу о нашем прибытии, брат-церемониймейстер!
– Я не замедлю. Но должен предупредить, что по статутам капитула женщины в ложу не допускаются!
