«Фенелла Клэпхем. Франческа да Финоккио».
Она ударила его по губам с такой силой, что они лопнули.
— Как ты смеешь! Ты говоришь о том, что женишься на другой, а у меня в животе твой ребенок!
Она впервые увидела, что он испугался. Даже не стал вытирать кровь, и капли упали на рубашку.
— Мне очень жаль, — пробормотал он. Затем взял себя в руки. — Все это звучит неубедительно и ничего не даст. Ты уверена, что он от меня, Джеральдина?
— Вот за этот вопрос тебя следовало бы ударить не рукой, а плетью.
Не колеблясь, он расстегнул ремень и протянул его Джеральдине.
— Плети у меня нет. Но решить вопрос все равно придется.
— Ты совсем спятил? — Она швырнула ремень в сторону и обняла его. — Я люблю тебя. У меня будет от тебя ребенок. Уедем отсюда вместе.
— Я могу позволить тебе ударить меня, — сказал он, и она почувствовала, как напряглись его плечи. — Но выносить твои руки на своей шее не могу. Я могу пойти с тобой к твоему мужу. Поскольку ты беременна, возможно, он пощадит тебя, а возможно, твой муж согласится просто отослать тебя к отцу. Если ты хочешь, чтобы я остался в живых и заботился о ребенке, ты можешь бросить мужа прежде, чем беременность станет заметна, и попытаться родить тайно. Если ты хочешь избавиться от ребенка, я могу забрать его себе. Но жить с тобой, Джеральдина, я не буду.
И он рывком высвободился, понимая, что она не отпустит его. Она кричала, умоляла, ругалась и плакала.
— Назови мне хоть одну причину! — орала она. — Я — Джеральдина Саттон, ангел Портсмута, женщина, по которой сохнет весь двор! Назови мне хоть одну причину, по которой единственный мужчина, которого я могу любить, не хочет меня!
— Ты же не любишь меня, — произнес он. — Ты хочешь получить меня, потому что тебе это кажется более опасным и безумным, чем твоя обычная жизнь. Но ты не знаешь, что получишь.
— Мне все равно, что я получу! — кричала она. — Твоя «доска», твоя Богом проклятая Франческа — почему она может выдержать то, что не смогу я?
— При всем уважении, — ответил он, — тебя это не касается.
— Скажи мне! — Она схватила его за камзол, тряхнула.
— У меня нет сердца, — произнес он, не обращая внимания на тряску. — Я могу любить только головой, а там совсем тесно. Там есть место для Фенеллы и Сильвестра, больше ни для кого. Я хотел бы рассказать Фенелле о том, что мы сделали, Джеральдина.
— Ты не можешь! — Это было уж слишком: чтобы он признался серой мышке, которую называет Франческой, в их любви и назвал ее обыкновенным грехом.
— Нет, — произнес он. — Если ты не хочешь этого, я так не поступлю.
Джеральдине хотелось причинить ему боль, дать попробовать своего собственного лекарства и отнять что-то незаменимое. Мужчины хотят иметь детей — что бы он ни говорил. Король Генрих и ее собственный муж готовы были перевернуть мир с ног на голову, лишь бы заполучить наследника.
— Ребенок от моего мужа, — бросила она ему в лицо. — Он делает это со мной столько раз за ночь, что ты, калека-импотент, и за год не сможешь. — Вскинув подбородок, она смотрела на него прищуренными глазами.
Он ждал.
— Мне безразлично, лжешь ты или нет, — наконец произнес он. — Спасибо, что отпускаешь меня.
Джеральдине осталось лишь навязать ребенка Роберту. После того как королева Англии родила сына и распрощалась с жизнью, Джеральдина родила дочь и осталась в живых. «Если бы это был сын, ты вернул бы мне его?» — Джеральдина бросила взгляд на дочь, которая уже не спала, а смотрела на улицу, на бурю за окном. В ней было мало детского, но в строго очерченном лице была своя прелесть, а голубые глаза, опушенные бесконечно длинными ресницами, поражали своей чистотой. Всякий раз, когда Джеральдине приходилось показываться на людях с малышкой, все превозносили ее красоту.
И больше всех не уставал нахваливать свою дочь Роберт. Он с самого начала сходил с ума по этому ребенку, словно лишившийся рассудка петух, и если Джеральдина чувствовала, что увядает, то ее супруг просто расцвел. Жизнь в ней поддерживали лишь желание хоть одним глазком поглядеть на любимого и надежда на то, что удастся его вернуть. А дни Роберта были наполнены счастьем. Работа его спорилась, один успех следовал за другим, и он по-прежнему был в милости у короля. Когда на сцену вышла малышка Кейт Говард, безрассудная любовь, которую питал к ней король, укрепила католиков и свергла реформаторов, хотя пустоголовая Кейт совершенно не видела разницы между ними. Роберт продолжал идти на всех парусах. Каракку, которую он построил для короля, назвали «Франческа», и вскоре после этого Роберт вновь получил должность смотрителя флота.
Словно зная, кому на самом деле обязан счастьем своей жизни, он почти не отпускал Энтони от себя. «Как ты вообще можешь жаловаться? — кричала про себя Джеральдина. — Разве ты сам не прожужжал мне все уши, что это были лучшие годы в твоей жизни? Что бы ты сделал сам, если бы я не подбросила тебе своего чудесного возлюбленного? Меня он избегал, а с тобой был исключительно любезен, но я всегда знала, что он оставался у тебя на службе исключительно ради меня. Стесняясь моего отца и брата, он оттолкнул меня, но на самом деле он не может забыть обо мне, так же как и я о нем, и теперь мы оба должны погибнуть за это.
Ты отнимаешь его у меня и убиваешь его, чтобы наказать меня, Роберт Маллах, королевская марионетка. А меня ты хочешь пощадить, потому что часть тебя никогда не переставала любить меня. Неужели же ты не знаешь, что я не переживу его смерти?»
Возможно, легче было бы умереть вместе, чем выносить дольше эту иссушающую тоску. Наверняка было бы лучше лечь с ним в землю, чем позволить «доске» жить с ним. Несмотря на это, мысль о том, что его казнят, мучила Джеральдину, словно внутри у нее зияла кровавая рана.
Казнить за прелюбодеяние. За то, что на протяжении нескольких давно минувших ночей он делал женщину счастливой. Хоть кто-то когда-то делал счастливой ее? Давид, нидерландец, или кто-то из тех, кому она позволяла что-то в обмен на услуги? Хоть кто-то из мужчин улыбался ей так, что спадали оковы с сердца?
«Тебе придется умереть за свою улыбку, любимый. Не за сладость измятых простыней, которые, в конце концов, есть у всех — у всего двора. Маленькая Кейт Говард обманывает старого жирного короля с парнем, который моет ему зад, как некогда Уильям Комптон, который носил проволоку в прикрытии для срамного места. Тебе придется умереть за свою улыбку, за то, что под броней снежной королевы увидел девочку Джеральдину и прикоснулся к ней. За то, что я не смогла променять тебя на другого, как Кейт Говард на своих любовных качелях. За то, что мое сердце смертельно заболело, когда ты бросил меня».
