Часто его слушались, иногда — нет, но мятеж постепенно начинал затихать. Ветера, Колония, Бонна, Могонциак, Аргенторат, Виндонисса — везде побывал главнокомандующий, и ценой его огромных усилий пламя бунта было почти погашено.
А вслед за ним, часто отставая и встречаясь лишь мельком, следовала верная жена Германика — Агриппина, сестра Постума. Она была беременна, а на руках несла своего младшего сына, Гая, прозванного солдатами Калигулой — Сапожком. Двое ее старших мальчиков находились в Риме. (Ливия даже решила в случае чего сделать их заложниками, чтобы удержать отца. Но пока эта мера не понадобилась).
В разгар своих трудов Германик получил официальное известие, что в Остии объявился беглый раб Клемент, который выдает себя за своего бывшего хозяина — Марка Агриппу Постума. Германику некогда было особо раздумывать над этой проблемой. Он уже свыкся с мыслью, что Постум мертв, а разбирательство обстоятельств его смерти решил отложить до тех пор, пока не восстановит порядок в армии и не совершит поход за Рейн.
Такая была ситуация в германских провинциях, когда в Могонциак, наконец, прибыли Сабин, Кассий Херея и измученный долгим переходом Корникс.
* * *
Но в городе они нашли только Публия Виттелия — заместителя главнокомандующего. Тот объяснил, что Германик сейчас в Бонне, но скоро должен вернуться. Его семья как раз здесь.
В Могонциаке было спокойно. Легат Тринадцатого легиона Сульпиций Руф — единственный из восьми командиров — сумел удержать своих людей в повиновении, и они не присоединились к бунту. Поэтому здесь, в Могонциаке, Германик мог отдохнуть от трудов и тревог и часто наведывался сюда.
Он прибыл лишь через неделю, уставший, осунувшийся, но, как всегда, гордый и полный достоинства. Ему было чем гордиться — теперь уже точно можно было сказать, что мятеж усмирен. Ветераны были отпущены по домам, солдаты получили деньги, а те немногие, кто не пожелал смириться, были схвачены своими же товарищами и казнены публично по приказу главнокомандующего.
Узнав, что в лагере находится трибун Кассий Херея, Германик немедленно вызвал его к себе. Кассий взял с собой и Сабина. В шесть часов вечера они вошли в скромную палатку наместника обеих провинций.
А в двух милях от Могонциака по Рейнскому тракту скакал гонец, который вез из Рима сведения чрезвычайной важности. Он очень спешил и полузагнанный конь тяжело дышал, с трудом переставляя непослушные ноги и болезненно хрипя.
Ливия торопливо шла по коридору Палатинского дворца, спеша в апартаменты Тиберия с долгожданным известием; ее губы были, как всегда, поджаты, на лбу пролегли несколько резких морщин, но в глазах светились злоба и торжество.
Из-за поворота вдруг показался смуглокожий раб в дворцовой ливрее и вежливо поклонился.
— Прости, госпожа, — сказал он. — Там прибыл префект претория и просит позволения поговорить с тобой.
— Ах, Сеян! — воскликнула Ливия, не скрывая своей радости. — Да где же он? Скорее зови его сюда! Как вовремя, как кстати!
И императрица, не в силах сдержать нетерпение, сама устремилась вслед за рабом навстречу Сеяну.
Тот приветствовал свою повелительницу бравым салютом. Он выглядел уставшим, лицо казалось серым, под глазами круги, но силы его были еще далеко не исчерпаны, и императрица с удовлетворением отметила это.
— Здравствуй, Элий, — сказала она ласково, что случалось весьма редко.
Сеян сразу понял, что у Ливии прекрасное настроение. Что ж, тем лучше. В последнее время его собственное настроение напрямую зависит от того, как чувствует себя эта женщина.
— Мы наслышаны о твоих подвигах в Далмации, — продолжала Ливия. — Не сомневаюсь, что в усмирении бунта твоих заслуг больше, чем заслуг Друза. И ты получишь достойную награду.
— Твой внук отлично справился с заданием, — скромно заметил Сеян. — Я лишь по мере сил помогал ему, служа отечеству и выполняя свой долг.
— Ладно, ладно, — улыбнулась Ливия. — Но ты прибыл как раз вовремя. Сегодня наш великий день, вернее — ночь.
— А что случилось? — насторожился вечно подозрительный префект претория.
— Сейчас узнаешь. Пойдем скорее.
Она оперлась о сильную руку Сеяна, и они вдвоем двинулись к комнатам, которые занимал Тиберий.
Цезарь был в библиотеке. Он сидел за столом и старательно изучал «Анабазис» Ксенофонта, при чтении слегка шевеля губами, морща лоб и хмуря брови.
Рядом на тахте лежал Фрасилл со своим неизменным ожерельем. В углу скучал раб, в чьи обязанности входил розыск нужной книги и доставание ее с высокой полки.
— Выйди, — коротко бросила слуге Ливия, только появившись на пороге комнаты.
Фрасилла она окинула неприязненным взглядом, но ничего не сказала. Она терпеть не могла этого — как она считала — шарлатана, но не хотела из-за него ссориться с сыном, который обязательно встал бы на защиту своего любимца.
— Закрой дверь, Элий, — распоряжалась дальше императрица.
Тиберий оторвал глаза от книги и с неудовольствием посмотрел на мать. Опять она ему мешает. Да когда же это закончится?
— Ну, — торжествующе произнесла Ливия, когда все ее приказы были исполнены, — радуйся, сын. Сегодня мы, наконец, одержим полную победу, и никто уже не покусится на твою законную власть.
— В чем дело? — буркнул Тиберий. — Ты же видишь, что я занят.
«Какой идиот, — в очередной раз с сожалением подумала Ливия. — И за что боги покарали меня таким сыном?»
Но она тут же овладела собой и улыбнулась.
— Скоро ты сможешь заниматься всем, чем захочешь. Опасность, которая нам всем грозила, практически предотвращена.
И императрица замолчала, делая театральную паузу.
Сеян уже начал о чем-то догадываться, но пока держал свои мысли при себе; Фрасилл несколько раз медленно кивнул, ни на кого не глядя; лишь один Тиберий, казалось, никак не мог взять в толк, о чем идет -речь.
— Ты можешь говорить яснее, матушка? — сказал он, еле сдерживая раздражение.
— Могу, — вздохнула Ливия. — Так вот, слушай. Сейчас верный человек принес мне известия из Остии. Наконец-то твой Никомед, Элий, — она повернулась к Сеяну, — оправдал мое доверие. Кажется, ему удалось уговорить Агриппу Постума тайно прибыть в Рим якобы для встречи со своими сторонниками. Ну, а тут уж мы его встретим, как полагается.
— Какого Агриппу Постума? — взвился Тиберий. — Беглого раба? Я бы не стал воевать против члена моей семьи.
«Трус, — презрительно подумала Ливия. — И здесь хочет перестраховаться. Он-то прекрасно знает, кто это такой».
— Конечно, конечно, — успокоила она сына, не желая ссориться в такой счастливый момент.
