— Ну, ну, довольно! — сказал генерал. — Утомила тебя дорога, Люция?
— Нет, не особенно, — отвечала молодая девушка, удерживая зевоту. — Мы путешествуем уже целый месяц, и я начинаю привыкать к нашему кочевому образу жизни. Сначала это, действительно, очень утомляло меня.
Генерал вздохнул, но не сказал ни слова. Доктор занялся камнями и растениями, собранными в течение дня, и разбирал их, а Фебея кружилась по комнате, как птичка, приготовляя все, что могло понадобиться ее госпоже.
Воспользуемся этим временем, чтобы сказать несколько слов о племяннице генерала.
Люция де-Бермудес была дочерью его младшей сестры. Это была очаровательная девушка лет шестнадцати. Ее большие черные глаза оттенялись длинными ресницами, умерявшими их блеск; на нежной коже сохранился пушок юности, из-за пунцовых губ виднелись жемчужные зубки, а черные с синеватым отливом волосы были так длинны, что покрывали ее всю, с головы до ног, когда она распускала свои косы.
У нее были крошечные руки и ноги и тонкая, стройная талия; движения ее отличались гибкостью, свойственной американкам, а походка — ленивой грацией креолок.
Невежественная, как и все ее соотечественницы, Люция была весела и беззаботна, как ребенок. Ее занимали всякие пустяки, и она совсем не знала жизни или, вернее, знала только ее хорошие стороны.
Эта прекрасная статуя еще не жила, не думала и не испытала любви.
Генерал воспитывал ее в самом строгом, монастырском уединении и решил взять с собой, когда отправился в прерии.
Ни цель его поездки, ни причина, почему дядя желал, чтобы она сопровождала его — нисколько не интересовали молодую девушку.
Путешествие по незнакомым местностям, жизнь на открытом воздухе, относительная свобода сравнительно с тем строгим заключением, в котором ее держали до сих пор, — все это радовало Люцию, и ей в голову не приходило расспрашивать дядю о причинах, побудивших его предпринять эту поездку.
Таким образом, читателю приходится познакомиться с Люцией в то время, как она была счастливым ребенком и жила день за днем, вполне довольная своим настоящим, без всякой мысли о будущем.
В палатку вошел капитан Агвилар, а за ним Юпитер с тарелками и блюдами.
Фебея уже успела накрыть на стол.
Ужин состоял из консервов и жареной ноги лани. За стол сели четверо: генерал, Люция, капитан и доктор.
Юпитер и Фебея прислуживали.
Сначала все молчали и были заняты только едой. Люция заговорила первая и обратилась к доктору, которого очень любила дразнить.
— Ну что же? Много сокровищ набрали вы сегодня, доктор? — спросила она.
— Не особенно много, сеньорита, — отвечал тот.
— Отчего же так? — улыбаясь, сказала она. — На дороге то и дело попадаются камни. Вам не трудно было бы набрать их столько, что не мог бы снести и мул.
— Вы, должно быть, довольны путешествием, доктор? — спросил генерал. — Теперь вы свободно можете заниматься составлением коллекций.
— Не могу сказать, чтобы я был очень доволен, — отвечал доктор. — Я ждал от прерий гораздо большего. Если бы меня не поддерживала надежда отыскать одно редкое растение и принести, таким образом, пользу науке, я, пожалуй, даже пожалел бы, что покинул свой домик в Гваделупе, где вел такую тихую, однообразную жизнь.
— Не забывайте, что мы еще только вошли в прерии, — сказал капитан. — Когда мы пройдем подальше вглубь, вы даже не в состоянии будете собрать все редкости, которые начнут попадаться вам на пути.
— Очень бы желал, чтобы ваше предсказание исполнилось, капитан, — отвечал, вздохнув, ученый. — Если бы я нашел то растение, о котором говорил, это вполне удовлетворило бы меня.
— Значит, оно очень драгоценно? — спросила Люция.
— Еще бы, сеньорита! — горячо воскликнул доктор. — Его описал и классифицировал Линней, и с тех пор никому не удавалось найти его. Если я отыщу это сокровище, я составлю себе имя. А вы еще спрашиваете, драгоценно ли оно?
— Для чего же служит это растение? — с любопытством спросила молодая девушка.
— Для чего?
— Ну да.
— Ни для чего, — наивно отвечал ученый.
Люция рассмеялась звонким серебристым смехом.
— И вы все-таки называете его драгоценным? — сказала она.
— Да, именно потому, что оно очень редко.
— Надеюсь, что вам удастся найти его, доктор, — сказал примирительным тоном генерал. — Юпитер, позови сюда начальника проводников.
Негр вышел и через минуту вернулся в сопровождении главного проводника.
Это был высокий, широкоплечий человек лет сорока, с низким лбом, курчавыми волосами, медным цветом кожи и впалыми глазами, горевшими каким-то диким блеском. Его лицо нельзя было назвать особенно некрасивым, но в нем было что-то неприятное и отталкивающее. В высшей степени холодный и даже бесстрастный, он был далеко не разговорчив, а между тем ему дали прозвище «Болтун». Должно быть, индейцы или товарищи прозвали его так в шутку.
— Выпейте-ка этот стаканчик, любезный, — сказал генерал, протягивая ему большой стакан с вином.
Болтун поклонился и, сразу осушив стакан, в котором помещалось около литра, вытер рукавом усы.
— Мне бы хотелось, — начал генерал, — остановиться на несколько дней в таком месте, где бы можно было без опасения произвести кое-какие розыски. Годится для этого наша стоянка?
— Нет, — лаконично ответил Болтун.
— Почему же?
— Много индейцев и диких зверей.
— А не знаете ли вы какого-нибудь подходящего места?
— Знаю.
— Далеко отсюда?
— Нет.
— А как велико расстояние?
— Сорок миль.
— За сколько дней можем мы дойти туда?
— За три.
— Отлично. Отведите нас в это место. Мы выедем завтра рано утром.
— Все? — спросил Болтун.
— Все, — отвечал генерал.
— Спокойной ночи!
И проводник ушел.
— У Болтуна есть одна хорошая черта, — сказал, улыбаясь, генерал. — Его разговор не надоедлив.
— А мне было бы гораздо приятнее, если бы он говорил побольше, — возразил, покачав головой, доктор. — Мне всегда подозрительны такие молчаливые люди: кажется, как будто у них есть какие-то тайны, и они боятся проговориться.
Выйдя из палатки, Болтун присоединился к своим товарищам и некоторое время о чем-то горячо перешептывался с ними.
Была чудная ночь. Путешественники закурили сигары и уселись около палатки.
Люция запела прелестную, нежную креольскую песню.
Вдруг красноватый свет показался у самого горизонта. С каждой минутой становился он все больше и ярче, а потом послышался какой-то глухой шум, похожий на отдаленные раскаты грома.
— Что это такое? — спросил генерал, вскакивая с места.
