Вы думаете, громадная, неслыханная выручка от продажи фальшивых облигаций осела в бездонных карманах Стависского? Ан нет! Стависский, к нескрываемому изумлению всей Франции, практически все раздал и раздарил.
Грандиозные суммы, полученные от продажи сотен фальшивых миллионных облигаций, как бы растворились в парижском воздухе. Как тут не лопнуть от зависти? Сашина щедрость согражданами определялась как совершенно бессмысленная, непонятная, опасная и вредная. Вокруг Саши образовалась целая свора неутомимых, яростных и бешеных завистников.
* * *
Были французы, не получившие ничего или даже обманутые им — те, кому волею судьбы достались фальшивые облигации. Их протесты полностью объяснимы.
Но вот что странно: в бешенстве были и многие из тех счастливчиков, кому достались портфельчики, туго набитые чеками Стависского. Парадоксально, но чем более они получали, тем более неистовствовали. Да! Брали и негодовали, брали и при этом осуждали. И кого? Наищедрейшего своего благодетеля, раздававшего милость направо и налево. Брали и брюзжали, оскорбленно жаловались, что вынуждены жить на подачки «красавчика Саши», этого недавнего жиголо и мелкого жулика, пришлого еврейчика, которого вместе с несчастными его родителями милостиво приютила добрая Франция.
И вот еще что любопытно в природе человеческой. У Стависского одни и те же лица брали, на него при этом негодовали и одновременно пред ним заискивали. Чуть ли не прсмыкались.
Еще бы! Саша ведь разбрасывал не мелочь какую, а миллионы франков! Даже сотни миллионов! И счастливчики, попавшие под этот золотой дождь из чековых билетов, отнюдь не желали, при всем своем праведном негодовании, чтобы он вдруг прекратился или стал падать на головы других граждан.
Такая вот складывалась картинка, неожиданная как будто и вместе с тем симптоматичная.
Пожалуй, бескорыстно благодарна «красавчику Саше», оставалась только армия гарсонов, горничных, камердинеров. Все они души не чаяли в Стависском, обожествляли его и только мечтали, дабы он приобрел гостиницы, кафе, рестораны, в которых они служат.
Раздел третий
1927 год
1
12 февраля
ПАРИЖ. В КАФЕ «ЦИММЕР»
В кафе «Циммер», что на площади Шатле, Сашу Стависского знали давно, и сколько знали, столько и любили; причем горячо и неудержимо.
Хмурым февральским днем Саша угощал в «Циммере» ужином трех близких своих приятелей и вместе помощников, трех сторожевых псов «империи Александра» — Смиловицкого, Зфейфеля и того же Коэна.
Все они прибыли из Орлеана, где по поручению Стависского устроились оценщиками в ювелирные лавки.
Оценщик в новой Сашиной затее занимал чрезвычайно важное, даже, пожалуй, ключевое место. А сама затея Стависского, между прочим, была чрезвычайно интересна, дерзка, многообещающа и одновременно предельно проста.
Саша скупал за бесценок целыми ящиками бижутерию и отправлял ее в Орлеан. Почему был выбран именно этот город? В Париже он действовать уже не мог: там его повадки слишком хорошо знали.
В Орлеане люди Стависcкого сдавали бижутерию в ювелирные лавки. И начинался второй этап.
Тут-то и выступали на авансцену Смиловицкий, Зфейфель и Коэн. Троица сия оценивала эту бижутерию по цене самых настоящих и даже редких бриллиантов.
В результате люди Саши получали кругленькую сумму — непомерно кругленькую, учитывая то, что она давалась за груды стекляшек — и с нею отбывали в Париж, к Саше.
В общем, дела у Стависского шли отлично. Он сидел в Париже и заправлял орлеанской шайкой. Из Орлеана своевременно привозилась дань, и всё было шито-крыто.
Надо непременно сказать, что формально Саша Стависский ко всем своим лавкам, страховым обществам, агентствам, банковским объединениям, газетам не имел ровно никакого отношения. Однако, как мне доподлинно известно, основная выручка стекалась непосредственно к нему.
«Красавчику Саше» все сходило с рук, но только до поры до времени. Потом все каким-то образом обнаруживалось, хотя он был невероятно предусмотрителен.
Так, кстати, случилось и с орлеанским проектом.
* * *
Угостив на славу трех своих приятелей и одновременно помощников, а затем, во время десерта, пока Смиловицкий, Зфейфель и Коэн выкуривали по сигаре, Саша выложил на столик три весьма внушительных пакета, в каждом из которых лежало ровнехонько по триста тысяч франков.
Должен сообщить, что Стависский отдал своим орлеанцам ровно половину всей выручки за январь месяц, по-королевски. Собственно, так он действовал всегда.
Для безжалостного мира парижских мошенников, за монетку готовых удавиться, а подельников надуть в любой момент, это была совершенно неслыханная, беспримерная щедрость. Бывший жиголо, за которого платили стареющие красавицы, теперь неизменно платил сам. За всех.
* * *
Тем же вечером Смиловицкий, Зфейфель и Коэн двинулись назад, в Орлеан, к своим рабочим местам, в самом отличном расположении духа, что можно было понять.
А Саша Стависский отправился в свои роскошные апартаменты в отеле «Кларидж» — к своему нежно любимому семейству, а оно, кстати, заслуживает совершенно отдельного рассказа.
Саша, как и его орлеанские подопечные, также был настроен чрезвычайно весело. Во-первых, он предвкушал встречу с семейством, а во-вторых, его вдруг посетила некая идея, исполнение которой обещало весьма и весьма много.
У него родился уже новый и совершенно захватывающий план — наладить производство фальшивых изумрудов.
Дабы выпускать фальшивые драгоценности, которые практически невозможно отличить от настоящих, необходима специализация, без коей невозможно достичь истинного мастерства.
И Саша решил специализироваться на изумрудах, а в своей империи открыть самостоятельную территорию. Ведь недостаточно сбывать фальшивые драгоценности в несколько орлеанских лавок. Нужны новые земли, преимущественно населенные доверчивыми богачами. Туда-то и нужно направить поток отлично сварганенных стекляшек.
Забегая вперед, скажу, что план был реализован с блеском. Cтрана фальшивых изумрудов и в самом деле появилась. Негласным патроном ее стал не кто иной, как Александр Стависский.
* * *
В довольно скором времени Лазурный Берег был буквально наводнен Сашиными лже-изумрудами, и они очень даже «шли»: публика хватала их, и в подлинности камушков мало кто сомневался, так мастерски они были сработаны. Происходил даже некоторый ажиотаж.
В результате этой изумрудной лихорадки Саша стал ощутимо и сказочно богатеть — не по дням, а по часам — но и это еще не все.
К общему изумлению граждан Третьей республики победоносное «вальсирование миллионов» продолжалось, а Саша Стависский — таинственный главный капельмейстер, бывший всегда на виду, — для французских полицейских ищеек, тем не менее, оставался так же недоступен, как и всегда, начиная с 1925 года.
Инспектор Бони, который давно уже занимался делом Стависского, готов был лезть на стенку. Правда, он не терял надежды и видел вполне радужные перспективы в итоговом разрешении «дела Стависского». Бони достаточно ясно понимал, что рано или поздно этот бравурный «вальс» будет, слава Господу, грубо, решительно и определенно прерван.
Инспектор очень рассчитывал на высокопоставленных друзей Саши, которые, кстати, не раз уже были осчастливлены им, но это, строго говоря, мало что меняло. Наверху свои правила чести — весьма своеобразные; там неблагодарность и предательство проходят как достоинства. Бони также понимал, что как только вспыхнет скандал или сложится по-настоящему критическая ситуация — а это рано или поздно случится, — высокопоставленные друзья «месье Александра» тут же, не моргнув глазом, «сдадут» его.
В общем, надо было терпеть и ждать, что инспектор и делал вынужденно, хотя, конечно, ему очень не терпелось еще разок и уже надолго запереть Сашу Стависского в тюрьму Санте.
