Вывод напрашивался один: либо дядя не имел постоянного места жительства, либо у него болели руки и потому письма от его имени отправляли посторонние люди. Но ведь сами-то послания были написаны явно одной и той же рукой! В чем же дело?!
Обратив внимание Кристины на обнаруженную мною странность, я принялся за чтение, начав, правда, с последнего письма:
«…Что касается того кристалла, о котором я упоминал ранее, то его великолепие мне довелось впоследствии наблюдать неоднократно. В лесном лагере, куда меня перевезли для лечения, каждую неделю проводится что-то вроде обрядового праздника. И каждый раз, находясь неподалеку от главного местного чудодея, я видел и его подготовку к торжественному выходу в народ, и всю дальнейшую церемонию во всех подробностях. Алмаз носит странное название "Глаз Лобенгулы". Аминокан хранит его в специальном мешочке у себя в хижине…»
Чтение увлекло меня не на шутку. Перечитав все письма дважды, я в полной мере осознал причины, заставляющие моего родственника до сих пор оставаться в джунглях Мозамбика, а его супругу — тщательно скрывать сей факт от окружающих.
Владимир Васильевич оказался в ситуации столь дикой и безысходной, что сомнений не оставалось: выбраться из лесных глубин Мозамбика без посторонней помощи ему не удастся. Волею случая он оказался на положении раба и наемника одновременно, а в последнее время — еще и прикованным болезнью к постели. По всему выходило, что только помощь извне могла изменить его дальнейшую судьбу.
Поэтому я еще раз поблагодарил юную хозяйку за гостеприимство и вызвал по телефону знакомого таксиста, который, надо отдать ему должное, не только мигом домчал меня до вокзала, но даже вручил на прощание адрес своего приятеля в Кейптауне.
* * *
Дома ничего не изменилось. Разбросанные по углам женские вещи, пластиковые пакеты с небрежно скомканным барахлом, неопрятными гроздьями висящие на ручках дверей… Еще почему-то сильно пахло табаком, накрепко въевшимся в давно не стиранные занавески.
— Явился, голубчик, — хмыкнула вместо приветствия Раиса. — Ну как, нагулялся?
Хуже нет пытаться изменить характер взрослого человека, особенно если этот человек — твоя жена. Не прошло и пяти минут, как меж нами разгорелся традиционный скандал, и вечер пришлось потратить не на рассказ о злоключениях своего дяди, а на восстановление, пусть и хрупкого, мира в семье. Потом я долго лежал без сна, размышляя, почему люди столь радикально меняются в браке. «Ведь была же Раиса раньше доброй и покладистой! — думал я. — Может, если мне удастся вызволить дядю из африканского плена, ее отношение ко мне изменится, и наша жизнь опять наладится?»
Спать расхотелось, и я засел на кухне с атласом мира, чтобы набросать маршрут, по которому предстояло вскоре отправиться. Выяснил, что Мозамбик граничит с Танзанией, Замбией и Южно-Африканской Республикой. Последнее название заставило немедленно вспомнить о милейшем господине Игги и о русскоязычном таксисте, поселившемся в Кейптауне. Поскольку оба проживали именно в ЮАР, я решил, что любой из них сможет или приютить меня ненадолго, или, на худой конец, познакомить с местными обычаями и тем самым помочь сориентироваться в чужой в стране.
Разумеется, столь ответственная миссия, как спасательная экспедиция, требовала соответствующей подготовки: и физической, и интеллектуальной. Проще говоря, надо было основательно подкачать мускулы и не менее основательно освежить в памяти английский. Поэтому теперь после работы (отпуск благополучно закончился) трижды в неделю я ходил в спортзал, а по вторникам и четвергам посещал языковые курсы. По субботам же, в качестве дополнительного факультатива, ездил тренировать меткость в тир.
В один из таких дней, возвращаясь с очередного занятия, я нос к носу столкнулся в Сокольническом парке со старым знакомым Вадиком Залесским, в «застойные» времена снабжавшим меня дефицитными книгами. Зацепились языками, и между делом Вадик обмолвился, что, бросив ставшее малоприбыльным книжное дело, перекинулся на скупку предметов из серебра и бронзы у обнищавших за время «перестройки» стариков. Сообразив, что он как никто другой способен реализовать мои запасы драгоценных металлов, я намекнул на свою сопричастность смежному производству. Мигом учуявший возможность поживиться, наполовину еврей Залесский поволок меня в ближайший ресторан, где и предложил взаимовыгодное сотрудничество: я поставляю ему золото и платину, а он мне — любую желаемую валюту.
Когда я сбыл — в три приема — через Вадика все свои накопления, настала пора получать визу и покупать билет на самолет. К счастью, в совсем еще недавно третируемую нашей прессой ЮАР самолеты, пусть и не регулярно, уже летали.
Стойко выдержав все бюрократические процедуры, к концу января 92-го я был уже готов — и морально, и материально, — отправиться в дальний путь. Оставалось только попрощаться со своей фурией и выхлопотать у Акинина отпуск — на сей раз долгосрочный, но положенный мне по трудовому договору. Здесь-то, однако, и возникла непредвиденная заминка: моя бесценная помощница Валентина, быстро освоившись на московских дискотеках, успела подцепить себе жениха и теперь активно готовилась к декретному отпуску. Словом, пока я нашел на ее место человека, пока обучил его всем технологическим премудростям, минуло еще два месяца. Так что в аэропорту «Шереметьево» я появился лишь в апреле. Позвонить Игги и предупредить его о своем скором приезде тоже, увы, не получилось: та бумажка, на которой он когда-то черкнул мне номер своего телефона, благополучно сгинула после одной из нечастых Раисиных уборок… Оставалось уповать лишь на то, что ранней весной яхтсмены в походы не пускаются.
Сидя в зале ожидания, я вновь и вновь прокручивал в голове письма, прочитанные мною в Рамаве и послужившие причиной столь дальнего путешествия.
…Оказавшись волею судеб во второразрядном мозамбикском порту, старпом Владимир Боев был вынужден возглавить работу по перевозке груза на территорию ЮАР. Вначале всё шло согласно установленному графику: зерно исправно перегружали с корабля на автотранспорт и частями переправляли в пункт назначения. Однако ближе к завершению разгрузки Бейру неожиданно сотрясли повсеместные мятежи и забастовки. На всех причалах в одночасье появились громкоголосые деятели, одетые в полувоенную форму, на всех углах зазвучали возбужденные голоса агитаторов, призывающих к восстанию, и работа в порту сразу же застопорилась. Нанятые капитаном корабля водители дружно заявили, что их грузовики «вышли из строя», а докеры вообще покинули территорию порта без каких бы то ни было объяснений. Но то, что дозволено жителям страны с капиталистической экономикой, абсолютно чуждо уроженцам страны победившего социализма! На судне в очередной раз объявили аврал, и команда трое суток подряд спешно очищала трюмы и загружала на транспортные поддоны последние несколько сотен мешков и ящиков. Дело оставалось за малым — каким-то образом вывезти всё это из охваченного мятежом портового города.
