В назначенный час Брут, не поверяя своего замысла никому, кроме Порции, вышел из дома, спрятав под тогой кинжал, и явился в сенат. Остальные заговорщики собрались у Кассия. Они совещались, не следует ли им избавиться заодно с Цезарем и от Антония. Сначала предметом обсуждения был вопрос, не ввести ли Антония в заговор: большинство придерживалось мнения, что его надо принять; но Требоний воспротивился этому, сказав, что когда они отправились навстречу Цезарю по его возвращении из Испании, он осторожно предложил ему план, подобный тому, что вскоре будет приведен в исполнение, но что Антоний, хоть и прекрасно все понял, промолчал в ответ.
Но, по правде сказать, он ничего не сказал и Цезарю.
После этого откровения Требония Антония решили не посвящать в заговор.
Но в указанный час речь шла уже не только о том, чтобы не посвящать Антония в заговор; многие пришли к мысли, что из осторожности Антония следовало бы убить вместе с Цезарем.
Тем временем пришел Брут, и все спросили его мнение; но он высказался против этого нового убийства, заявив, что считает его ненужным, и что такое славное дело, целью которого является защита справедливости и законов, должно быть чисто от всякой несправедливости.
Тем не менее, поскольку некоторым внушала опасения чрезвычайная физическая сила Антония, было уговорено, что два или три заговорщика займут его, чтобы удержать его снаружи зала заседаний сената, в то время как убийство произойдет внутри него.
Решив этот вопрос, все вышли из дома Кассия. – Цель этого собрания состояла якобы в том, чтобы сопровождать сына Кассия, который в этот день должен был надеть мужскую тогу. Заговорщики действительно проводили юношу до Форума; но оттуда они прямиком пошли к портику Помпея и стали там дожидаться Цезаря.
Тот, кто знал о существовании заговора, мог бы тогда полюбоваться на невозмутимость и выдержку его участников перед лицом угрожавшей им опасности. Многие из них были преторами, и в этом своем качестве занимались судебными разбирательствами; они так же выслушивали показания разных людей, обращавшихся к ним, словно их дух не был ничем отягощен, и выносили такие же правильные и оправданные законом суждения, как если бы сегодня не должно было произойти ничего чрезвычайного.
Один из ответчиков, приговоренный Брутом к уплате штрафа, воззвал к Цезарю. Тогда Брут со своим обычным спокойствием обвел взглядом присутствующих, говоря:
– Цезарь никогда не мешал мне и не помешает судить в согласии с законами.
Однако положение было не просто серьезным; с каждым мгновением, которое истекало без Цезаря, оно становилось все более и более мрачным.
Почему Цезарь не приходил? что удерживало его? остановили ли его предсказания? прислушался ли он к словам того прорицателя, Спуринны, который велел ему опасаться мартовских ид?
Затем еще одна вещь усугубила их тревогу: Попилий Ленат, один из сенаторов, поприветствовав их с большей пылкостью, чем обычно, сказал им потом тихонько:
– Я молю богов послать полный успех тому делу, которое вы замышляете; но я советую вам поторопиться с его осуществлением, поскольку оно перестало быть тайной.
С этими словами он покинул их, исполненных страха, как бы заговор не был раскрыт. В довершение всех бед, в этот миг к Бруту прибежал один из его рабов с сообщением, что его жена умирает.
В самом деле, Порция, сильно тревожась за исход событий, не могла спокойно оставаться на месте: она то выходила, то возвращалась обратно, расспрашивала соседей, чтобы узнать, не слышали ли они чего-нибудь нового; она останавливала прохожих, чтобы спросить, не знают ли они, что сейчас делает Брут; она посылала на Форум гонца за гонцом за свежими известиями.
Наконец, когда ей сказали, что Цезарь, несомненно, был предупрежден, раз он до сих пор не выходил, хотя было уже одиннадцать часов утра, она побледнела как мел, упала и лишилась чувств. Прислуживавшие женщины, увидев ее в таком состоянии, издали вопль отчаяния и позвали на помощь.
На эти крики сбежались соседи, и поскольку она была бледной, неподвижной и похолодевшей, в один миг по всему городу разлетелся слух, что она умерла. Но Порция, благодаря заботам своих прислужниц, пришла в себя и велела опровергнуть этот слух. Как мы уже видели, он успел долететь до Форума и достигнуть ушей Брута.
Брут и бровью не повел; этому стоику представился случай применить на практике свои принципы и показать, что личное несчастье ничто по сравнению с интересами общества.
Так что он остался в сенате, невозмутимо ожидая прихода Цезаря.
Тем временем появился Антоний, который пришел сообщить от лица Цезаря, что тот сегодня не выйдет в город, и попросить сенат перенести заседание на другой день…
Услышав эту новость, заговорщики, опасаясь, что если Цезарь не проведет собрание сегодня, их замысел вообще не сможет быть осуществлен, решили, что один из них пойдет за Цезарем к нему домой и приложит все усилия, чтобы привести его. Но кто пойдет?
Выбор пал на Децима Брута по прозванию Альбин.
Предательство со стороны этого человека было тем более велико, что это был, после Марка Брута, человек, которого Цезарь любил больше всех: он даже назначил его своим вторым наследником.
Он застал Цезаря таким взволнованным страхами своей жены, которым к тому же придавали определенную состоятельность предсказания прорицателей, что тот, как мы уже сказали, решил вообще сегодня не выходить.
Альбин стал издеваться над прорицателями и высмеял Кальпурнию; затем он перешел на более серьезный тон и повернулся к Цезарю:
– Цезарь, – сказал он ему, – вспомни одну вещь: сенаторы собрались сегодня только потому, что ты созвал их; они намерены провозгласить тебя царем над всеми провинциями, лежащими за пределами Италии, и даровать тебе право носить царский венец во всех других землях и морях. Если же теперь кто-нибудь придет и скажет сенаторам, которые ждут тебя сидя в своих креслах, чтобы они расходились сегодня и собрались в другой раз, – то есть когда Кальпурния увидит хорошие сны, – как ты думаешь, что скажут об этом твои завистники, и кто станет слушать твоих друзей, когда они будут доказывать, что это не самое законченное рабство с одной стороны, и не самая беспредельная тирания с другой? Но если ты действительно намерен считать этот день несчастливым, то пойди в сенат и объяви им сам, что ты переносишь заседание на другой день.
И с этими словами он взял его за руку и потянул к двери. Цезарь подал Кальпурнии прощальный знак и вышел.
Но едва он оказался на улице, к нему попытался подойти один раб. Цезарь, как всегда, был окружен толпой клиентов, которые домогались его благосклонности. Раба оттолкнули, и он не смог протиснуться к Цезарю. Тогда он побежал к Кальпурнии.
