— Он будет говорить! — сказал В., подходя.
Рыцарь выпустил руки Монжуа — тот стоял не двигаясь. Рыцарь опять взял его за правую руку — Монжуа вздрогнул, и по всему его телу пробежал нервный трепет.
— Ты будешь говорить? — спросил Рыцарь.
— Да, — пролепетал Монжуа разбитым голосом, как человек, побежденный после продолжительной борьбы.
Рыцарь и В. переглянулись.
— О наука, наука! — прошептал В. — Та же самая реакция, что и на молодого Месмера! Вы им повелеваете! Он будет отвечать! Он уже не принадлежит себе.
Рыцарь медленно проговорил:
— Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности?
Монжуа корчился в страшных конвульсиях. Взяв в каждую руку по склянке, имеющей форму лейденских банок, Рыцарь приложил медную пробку одной из них к голове Монжуа, а другую — к сердцу. Монжуа задышал часто и хрипло, он весь дергался.
— Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности? — повторил Рыцарь. — Отвечай!
Губы Монжуа раскрылись.
— Отвечай! — повторил Рыцарь.
Монжуа пытался заставить себя не подчиниться приказу. Лицо его исказилось от нечеловеческого напряжения. Рыцарь поднял свои руки над лбом Монжуа.
— Отвечай! В опасности ли они?
— Нет.
— Стало быть, ты солгал?
— Да.
— Ты хотел меня обмануть, чтобы получить свободу?
— Да.
— Итак, Нисетта и Сабина не отравлены?
— Нет.
— Ты понимаешь, в каком состоянии ты находишься?
— Нет…
— Что ты чувствуешь?
— Сильную боль в голове.
— Чего бы ты хотел?
— Чтобы ты снял эту боль.
Рыцарь и В. опять переглянулись.
— Вам всемогущество, — прошептал В., — а графу де Сен-Жермену бессмертие!
Раздалось громкое «кукареку». В. быстро открыл дверь. Фанфан-Тюльпан стоял на пороге и подавал письмо.
— От доктора Пейрони, — сказал он.
В. поспешно подал письмо Рыцарю, и тот распечатал послание.
— Этот человек сказал правду, — проговорил он, указывая на Монжуа, — Нисетта и Сабина не подвергаются никакой опасности — так утверждает Пейрони. Стало быть, мне остается только отомстить, — прибавил он с радостным трепетом, поворачиваясь к Монжуа. — Проснись! — приказал он хриплым голосом, схватив его за руки.
Девятого августа 1745 года в Париже утром служили благодарственный молебен в соборе Парижской богоматери, в два часа должен был состояться концерт в саду Тюильри, вечером в восемь часов — фейерверк на площади Людовика XV, а ночью — бал в ратуше.
В этот день Людовик XV Возлюбленный, после великолепной трехмесячной кампании, возвратился в столицу своего королевства, увенчанный лаврами. На перекрестках танцевали, на улицах пускали ракеты. На улице Сент-Оноре особенно великолепным освещением отличались два дома: Даже — королевского парикмахера, и Рупара — чулочника.
Рупар стоял перед лавкой, закинув руки за спину и вздернув нос, и любовался своей иллюминацией. Его окружала толпа соседей.
— Как чудесны слава и победа! — восклицал Рупар. — И как подумаешь, что я, говорящий с вами, лично присутствовал при этом!..
— Да, ведь вы были при Фонтенуа, — сказал один из соседей с восторгом.
— Был. Я победитель!
— И не были ранены?
— Нет, но я мог быть ранен.
— Так вы были в сражении?
— Был ли я в сражении! — вскричал Рупар. — Нет, но я слышал, как свистели пули, я видел мертвых и раненых.
Рупара окружили — он был в восторге, оказавшись центром внимания.
— Король меня видел и говорил со мной, — продолжал он.
— И остался доволен вами?
— В восторге!
— Уж не произвел ли король вас в генералы? — иронично спросил молодой белокурый приказчик чулочника.
— Я не просил его, — скромно ответил Рупар. — Но я присутствовал при сражении.
— Спрятавшись в комнате по другую сторону реки, — сказала Урсула, вышедшая из лавки. — Советую вам не хвастаться вашими подвигами! Если бы у короля были все такие солдаты, как вы, он не выиграл бы сражения.
— Но, мой добрый друг, мне кажется, что…
Урсула перешла через улицу, не слушая своего мужа. Она встретила Арманду, выходящую из лавки Даже.
— А я шла за вами, — сказала Арманда. — Нисетта и Сабина хотели посоветоваться насчет подвенечных платьев, только что полученных.
— Очевидно, свадьбы будут скоро?
— На будущей неделе.
— Почему же не на этой? Сегодня только понедельник.
— Жильбер отсутствует. Он был вынужден уехать по делам и вернется только в пятницу или субботу.
— Войдите, — прибавила Арманда, переступая порог парикмахерской. — Вы увидите моего нового друга.
— Кто это?
— Войдите-войдите: увидите!
Урсула прошла первая, Арманда — за ней. В это время по внутренней лестнице спускались два человека: первым шел Ролан, сменивший мундир на свой прежний костюм, вторым — сержант лейб-гвардии.
— Мсье Фанфан! — закричала Урсула.
— Собственной персоной! — ответил Фанфан-Тюльпан, любезно кланяясь.
— Вы в Париже!
— С сегодняшнего утра. Я имею честь находиться в конвое его величества и вступил в Париж вместе с королем. Ролан заставил меня поклясться, что мой первый визит будет к нему, и я сдержал слово.
— А Нанона? — спросила Урсула.
— Милая маркитантка? Она также вернулась. Она там, наверху, с девицами, рассматривает наряды.
— Пойдемте скорей! — заторопилась Урсула.
Обе женщины проворно поднялись по лестнице.
— Славно, что король взял меня в конвойные! — сказал Фанфан, подбоченившись. — Таким образом я как раз успел на свадьбу. Теперь мне придется потанцевать с красавицами.
И Фанфан начал петь и пританцовывать в такт. Приказчики парикмахера смотрели на сержанта с восторгом. Фанфан протанцевал до порога парикмахерской и застыл, глядя на улицу.
— Что это у меня — куриная слепота? Кого это я там вижу? Это большое брюхо, это красное лицо… Это он, мой приятель, мой гость!
Бросившись на улицу, Фанфан подбежал к толпе, собравшейся перед лавкой чулочника, Рупар вскрикнул:
— Сержант!
— Мой спутник в походе! — закричал Фанфан.
Схватив Рупара в объятия, он так порывисто прижал его к груди, что у чулочника захватило дух.
— Ну, Рупар, узнаешь ли ты меня? — вскричал Фанфан.
— Узнаю ли я вас, сержант…
— Берегитесь, берегитесь! — раздался вдруг голос кучера.
