— Берегитесь, берегитесь! — раздался вдруг голос кучера.
Летевшая по улице карета остановилась у дома парикмахера, открылась дверца, и на землю соскочил Даже.
— А! Вот и Даже! — воскликнул Фанфан. — Я пойду к нему узнать…
Оттолкнув Рупара, он пошел к дому, в который вошел парикмахер. Даже держал за руки Ролана.
Он казался очень взволнованным, но это волнение было приятным.
— Пойдем к твоей сестре, — сказал он, — сначала я должен поговорить с ней.
Он поднялся по лестнице, Ролан и Фанфан последовали за ним. На площадке второго этажа они услышали доносившийся из комнаты оживленный голос Сабины. Это была та самая комната, куда шесть месяцев назад молодую девушку принесли без чувств, залитою кровью. Даже отворил дверь. Сабина, Нисетта, Урсула, Арманда и Нанона с наслаждением рассматривали два белых платья, лежавшие на стульях. Целая коллекция белья, лент, юбок была разложена на других стульях и кроватях. Все говорили наперебой, очень оживленно обсуждая наряды.
На шум отворившейся двери они разом обернулись.
— Отец! — сказала Сабина, подбегая к Даже.
— Мсье Даже! — воскликнула Нисетта.
Парикмахер, поцеловав Сабину, повернулся к Нисетте.
— Почему бы не сказать тебе так же, как Сабина? — спросил он. — Разве я и не твой отец также?
— Нет еще, — ответила Нисетта, краснея. — Не сейчас, но скоро.
Вошли Ролан и Фанфан.
— Милые мои дети, — спросил Даже, — счастливы ли вы?
— О да! — ответили Сабина и Нисетта.
Даже поцеловал их в лоб.
— А ты, Ролан? — спросил он.
— И я тоже, батюшка, — ответил молодой человек. — Я счастлив, но счастье мое будет полным только тогда, когда Жильбер будет с нами.
— Жильбер будет с нами в субботу.
— И цель его путешествия такая чудесная, такая славная! — восхитилась Нисетта.
— Мы получаем от него письма каждый день, — прибавил Даже.
— Это правда, — сказала Сабина, вздыхая, — но я согласна с моим братом: я хотела бы, чтобы Жильбер был с нами.
— Повторяю тебе, что он будет здесь в субботу, — продолжал Даже. — Король сказал мне это сегодня.
— Король! — вскричали женщины.
— Да. Пока я причесывал сегодня его величество, мы разговаривали, как это часто бывает. Король соблаговолил говорить со мной о моих детях. Я поблагодарил короля за то, что он удостоил Жильбера чести быть посланным в Шателлеро, на оружейную фабрику, чтобы привезти шпагу, которая будет подарена герцогу де Ришелье за заслуги при Фонтенуа. Король улыбнулся, слушая меня. «Но если вы довольны, Даже, — сказал он мне, — то ваша дочь, должно быть, недовольна отсутствием жениха». Я признался королю, что Сабина часто вздыхает, и что из-за отсутствия Жильбера откладывается свадьба. Король сказал, что он отправил приказ Жильберу возвратиться не позже субботы. Потом, взяв со стола бумагу, он добавил: «Теперь не будет никакой задержки, Даже. Вот этой бумагой я освобождаю вашего сына, Ролана, от службы, хотя он поступил на службу как волонтер». Король подал мне эту бумагу.
Даже вынул из кармана бумагу и отдал ее Ролану.
— Вот, теперь ты свободен! — сказал он.
— Как король добр! — вскричал Ролан.
— Добр, да не совсем, — проворчал Фанфан-Тюльпан.
— Как! — спросил Ролан. — Что вы хотите сказать?
— Я говорю: зачем лишать военной карьеры такого молодца, который врезался со мной в английскую колонну, что было не легко, и мог бы со временем стать полковником? Пустить тебя в отставку — большая ошибка, и если бы король посоветовался со мной..?
— К счастью, он этого не сделал, — перебил, смеясь, Ролан.
— Что сделано, того не воротишь. Не будем говорить об этом. Меня он в отставку не пошлет, иначе я…
Сильный удар грома перебил Фанфана.
— Что, гроза? — спросила Сабина.
— Ну да, — ответила Нанона, подойдя к окну. — Небо недавно было голубое, а теперь все почернело и покрылось тучами.
— Опять гремит! — сказала Нисетта.
— Над Парижем страшная гроза, — прибавила Урсула, высунувшись из окна.
Действительно, начиналась гроза, одна из тех августовских гроз, которые рождаются внезапно, разражаются со страшной силой и проходят так же быстро, как начинаются. Молния прорезала тучи, осветила небо и набросила свой белый, ослепительный отсвет на красную иллюминацию. Раздался новый удар грома, сильнее предыдущего.
— Мне страшно! — вымолвила Нисетта, сжимая руки.
— Вот еще! — возразила Нанона. — Пушки при Фонтенуа гремели сильнее.
— Это правда, — подтвердила Урсула.
Крупные капли дождя упали на подоконник.
Улица, заполненная народом, мгновенно опустела. Все жители стояли у окон или у дверей.
Вдали послышался стук быстро приближавшейся кареты. Пробило половину девятого. Воздух был тяжел, густ, насыщен электричеством. Фанфан взял свою шляпу.
— Вы уходите? — обратились к нему.
— Я должен вернуться на свой пост, — ответил он.
Фанфан поклонился и вышел в сопровождении Ролана, который пошел отворить дверь на улицу. В это время мимо дома проезжала карета.
— Это карета графа де Шароле, — определил Ролан, узнав ливрею кучера и лакеев. — Он живет в Шальо с тех пор, как Рыцарь сжег его особняк на улице Фран-Буржуа.
— До свидания, — сказал Фанфан, крепко пожав руку Ролана.
— Ты весь промокнешь.
— Ну! Не растаю.
Он исчез в том направлении, куда, поехала карета.
Раздался страшный удар грома, и молния огненным зигзагом прорезала небо с запада на восток. Сильный порыв ветра пронесся по Парижу, сгибая деревья и срывая крыши с домов, потом наступила минута полнейшей тишины, секунда оцепенения — и дождь обрушился, как из ведра. Дождь, молния, гром, ветер соединились в бушующую стихию. Сточных труб стало явно мало, по улицам неслись целые потоки воды. Карета графа Шароле ехала по грязи, кучер нагибал голову, пытаясь под шляпой спрятать от ветра и дождя свое лицо. Оба лакея съежились за кузовом карелы. Граф де Шароле сидел один в карете, в левом углу, протянув ноги на переднюю скамейку. Он дремал, то есть был погружен в то приятное состояние, которое уже не бодрствование, но еще и не сон. Та часть Парижа, в которую въехала карета, была тогда очень малолюдна. Несмотря на грозу, сила которой не уменьшалась, карета катилась быстро и скоро приблизилась к горе Шальо. Лошади удвоили прыть, поднимаясь в гору. Вдруг раздался петушиный крик. Одновременно ударил гром, молния прорезала тучи, и все четыре лошади упали на землю. Толчок был так силен, что кучер свалился с козел прямо в грязь. В ту же минуту четыре сильных руки подхватили его и связали. Лакеев тоже стащили на землю и их постигла та же участь. Обе дверцы кареты распахнулись — перед каждой из них стояло по три человека. Прежде чем Шароле успел проснуться, его быстро схватили, связали и вытащили из кареты. Постромки лошадей обрезали, они вскочили под ударами бичей и умчались в разные стороны. Кучера и лакеев бросили в карету и заперли дверцы. Шароле понесли к аллее Елисейских полей и посадили в почтовый экипаж, запряженный шестеркой, с кучером и форейтором. Два человека в черных бархатных масках сели вместе с графом. Еще двое сели на козлы возле кучера и двое стали на запятки. Четверо вскочили на лошадей, ждавших с левой стороны. Раздалось пение петуха, и экипаж со всадниками направились к Сен-Дени. Оставив этот город справа, карета в сопровождении четырех всадников покатилась к Понтуазу.
