— Чтобы претворить в жизнь все свои замыслы, единственная цель которых есть ваше благо, дорогие страмбане, — продолжал Петр, — я с этой минуты начинаю управлять государством самовластно, без помощи Большого магистрата, который я распускаю. И Суд двенадцати мудрецов, которые на самом деле оказали себя глупцами и трусами, я упраздняю.
Некоторое время Петр продолжал говорить, мучительно сознавая бессмысленность и тщету своих усилий, и остановился только тогда, когда площадь опустела, словно весь город вымер: исчезли все, включая каменщика, что недавно красовался на лестнице у фасада одного из домов, подправляя штукатурку; исчезли все, даже мальчик, только что вертевший кубарь возле статуи императора Веспасиана, которую недавно отчистили и снабдили новыми зрачками; исчезли все, вплоть до швейцара, только что охранявшего вход во дворец Гамбарини; исчезли все, вместе с горбуньей, прозванной Коротышка Поликсена, которая держала напротив костела лавчонку с мелкими стеклянными безделушками; исчезли все, кроме Петра, который все еще стоял в одиночестве на балконе и глядел на чистые гладкие плиты, которыми была вымощена площадь, и твердил: «Конец, вот теперь и впрямь всему конец».
Кто-то потянул его за рукав. Это была блаженная Бьянка.
— Иди скорее, imbecille, беги, уже идут за тобой, хотят заточить в тюрьму и спалить на костре, — проговорила она, взяв его за руку. Он подчинился ей и разрешил вести себя, как маленького.
Она так быстро перебирала своими кривыми ножками, что Петр вынужден был ускорить шаг, чтобы не отставать от нее. Они двинулись по коридору, который в эту минуту был так же мертв и пуст, как и пьяцца Монументале, направляясь прямо в его герцогские апартаменты. В руке Бьянка держала зажженный фонарь. Снизу, с первого этажа, доносилось бряцание оружия и топот, который прервал голос командующего офицера:
— Построиться! Шагом марш! И какое бы ни оказывал он сопротивление, взять живым!
— Слышишь? — спокойно произнесла блаженная Бьянка. — Идут за тобой. Они прошли в залу.
— Запри дверь и задвинь засов, — сказала Бьянка. Петр сделал, как она велела. Тогда карлица подступила к мозаичному панно, украшавшему поперечную левую стену, где был изображен поединок Давида с Голиафом, постучала толстым пальцем по квадратной суме с камнями, стоящей у ног Давида, и проговорила:
— Толкай, здесь она должна открыться.
Петр попробовал это сделать голыми руками, но ничего не получилось. Тогда он снял с крюка превосходную пищаль Броккардо и, уперев приклад в суму Давида, стал колотить, жать и давить, словно это был простой лом. Мозаичный прямоугольник отворился, будто окошечко на скрытых шарнирах, образовав в картине черную дыру.
— А теперь засунь туда руку, там внизу нащупаешь ручку, — командовала Бьянка. Он сделал, как она велела, и действительно нащупал ручку.
— Нажми и тяни к себе, словно ты открываешь дверь. — Петр сделал, как она велела, и на самом деле все мозаичное панно отворилось, словно дверь.
— Теперь захлопни окошечко, то, возле сумы, и беги, — приказала Бьянка. — Деньги-то у тебя есть?
— Есть, — сказал Петр, возвращая мозаичный прямоугольник на прежнее место.
— А ты возьмешь меня с собой?
Петр заколебался, но, осознав, что блаженная Бьянка может стать еще одной женщиной, колесованной за то, что помогла ему скрыться, сказал:
— Идем!
Идиотка закудахтала от радости и первой вбежала в низкий сводчатый переход, где пахло мышиным пометом и заплесневелой штукатуркой. Петр последовал за ней, захлопнув дверь с мозаичным панно, изображавшим поединок Давида и Голиафа, как раз в тот момент, когда в запертую дверь залы посыпались оглушительные удары.
Бьянка, освещая дорогу фонарем, радостно мчалась по переходу и по ступенькам вниз, потом завернула налево и опять спустилась по ступенькам вниз так быстро, что ее кривые ножки так и мелькали. Он шел за ней, согнувшись, чтобы не разбить голову, повесив через плечо превосходную пищаль Броккардо.
— И тебя не удивляет, откуда я здесь все знаю: и куда надо толкать и как открыть потайную дверь? — спросила она.
— Конечно, удивительно! — ответил Петр.
— Я была здесь, — объяснила карлица, — когда моя герцогиня помогала бежать Джованни. Ей одной теперь известно, как открывается вход в коридор, ведь Танкреда уже нет в живых, это знает она одна и еще Бьянка! О, у Бьянки есть голова на плечах, Бьянка хитрущая, Бьянка не вчера родилась!
Она так прыгала и смеялась, что начала захлебываться от смеха.
Коридор, изредка скудно освещавшийся через узкие вертикальные щели, был немыслимо длинным, таким длинным, что, казалось, ему не будет конца. Они шли уже около часа и, без сомнения, миновали черту города; но им пришлось идти еще более часа, пока они добрались до площадки, откуда ступеньки круто поднимались вверх.
— Иди первый, — велела Бьянка, — выйдешь в усыпальницу, понимаешь? Подними надгробный камень.
Петр сделал, как она велела; надгробный камень был очень тяжелый, и он с трудом сдвинул его с места.
— Молодец! — похвалила Бьянка, когда выбралась вслед за ним. — Джованни не осилил его, и мы должны были ему помогать, герцогиня и я. А теперь положи камень на прежнее место.
Он сделал, как она велела.
Ложная гробница находилась в углу маленькой лесной часовни святой Катерины; поставил ее Никколо Второй вблизи чудодейственного источника, который исцелял всевозможные глазные болезни. Сейчас у источника стоял привязанный к березе оседланный серый конь в яблоках и пощипывал травку.
Бьянка, увидев коня, захлопала в ладоши.
— Уго послушался Бьянку, Бьянку все слушаются, все делают, как она прикажет!
— Кто такой Уго? — спросил Петр.
— Слуга из конюшни. Я приказала ему привести к часовне коня, когда уже знала, что ты проиграл. Для Джованни тоже сюда привели коня, но тогда это велела сделать герцогиня.
— Ты славная и умная, Бьянка! — сказал Петр. Петр взнуздал коня, прыгнул в седло, потом приподнял Бьянку и посадил впереди себя. Она закряхтела от удовольствия и прижалась к нему.
— Бьянка любит тебя, Петр.
Смотри-ка, все-таки в Страмбе я снискал чье-то расположение, подумал Петр.
— Куда мы поедем? — спросила карлица, когда Петр пустил коня во всю рысь.
— Ко мне на родину, Бьянка, в страну, где я родился. Когда человек теряет все, он всегда возвращается домой.
— Ты, говорят, волшебный стрелок? — спросила Бьянка.
— Нет, я не волшебный стрелок, но ружье мое заколдовано. Заколдовал его мой отец, могущественный волшебник, который, кроме всего прочего, изготовил такое чудесное вещество, красное с перламутровым отливом, что с его помощью можно было превратить свинец в чистое золото.
