Но на этот раз краснокожие имели дело уже не с мексиканцами и скоро убедились в этом. Авантюристы, как ураган, обрушились на индейцев, которые должны были отступить назад.
Но бегство оказалось невозможным. Увидев это, вожди призвали всех своих воинов к новому ожесточенному сопротивлению.
Резня приняла гигантские размеры и сделалась ужасной. Она перестала походить на битву и скорее напоминала бойню, где каждый жаждал кого-нибудь умертвить, не заботясь о собственной участи.
Валентин провел в пустыне значительную часть жизни и не раз сталкивался с индейцами. Но и ему не приходилось быть свидетелем такого страшного возбуждения и упорства. Обыкновенно краснокожие выдерживают только первый натиск, а затем, убедившись в неизбежности поражения, немедленно стараются спастись бегством. Но теперь дело обстояло совершенно иначе. Несмотря на всю безвыходность положения, они ни за что не хотели бросить оружия.
Граф, сражавшийся в рядах своих товарищей, все время старался приблизиться к Микскоатцину, совершавшему чудеса храбрости и выделявшемуся среди индейцев на своей вороной лошади. Вдохновляемые его примером, индейцы дрались так, что борьба грозила затянуться на очень долгое время. Но всякий раз, когда Луи успевал добраться до вождя и хотел на него броситься, толпа сражающихся оттесняла его от Микскоатцина.
Сашем тоже употреблял все усилия, чтобы вступить в поединок с графом, с которым хотел помериться силами. Вождь был уверен, что смерть дона Луи нагонит панический ужас на бледнолицых и даст ему возможность выиграть сражение.
Наконец, как будто по общему согласию, белые и индейцы отступили немного назад, готовясь к решительному столкновению. В этот момент вождь и граф внезапно столкнулись лицом к лицу.
Оба врага окинули друг друга уничтожающим взглядом и ринулись в схватку.
У противников не оказалось с собой огнестрельного оружия; сашем потрясал своим ужасным кастетом, в руках графа была шпага, окровавленная по самую рукоять.
— Наконец! — вскричал граф, взмахнув оружием.
— Лживая бледнолицая собака, — насмешливо ответил индеец, — я сниму с тебя скальп, и он будет служить украшением моего жилища.
Противники находились всего в двух шагах друг от друга — каждый ждал только удобного момента для нападения.
При виде вождей, готовых вступить в единоборство, остальные сражающиеся устремились вперед, чтобы помешать этой схватке и снова начать прерванное сражение, но дон Луи повелительным жестом приказал товарищам не вмешиваться в поединок. Авантюристы остались на своих местах.
Микскоатцин, пораженный доблестным и благородным поступком графа, сделал то же самое.
И краснокожие остались на своих местах.
Победа решалась поединком между доном Луи и сашемом.
Враги мгновенно приготовились к поединку. Не прошло и нескольких секунд, как вождь неожиданно заставил свою лошадь сделать прыжок вперед. Граф ждал его, не трогаясь с места. Когда индеец приблизился к нему почти вплотную, Луи движением быстрым, как мысль, схватил лошадь вождя за ноздри, та с жалобным ржанием поднялась на дыбы, но граф с поразительной ловкостью и проворством успел вонзить свою шпагу в горло индейца. Поднятая кверху рука вождя сразу опустилась, глаза его широко раскрылись, и целый поток крови хлынул из раны. Микскоатцин слабо вскрикнул и скатился на землю, корчась в предсмертных судорогах.
Граф встал ногой на грудь индейца и пригвоздил его к земле.
Затем, обернувшись к товарищам, Луи громко скомандовал:
— Вперед, вперед!
Авантюристы ответили торжествующим «ура» и снова ринулись на краснокожих.
Но те уже не дожидались нападения.
Смерть Микскоатцина, одного из самых уважаемых и славных вождей их племени, как громом поразила индейцев, страшная паника овладела ими, и они бросились искать спасения в беспорядочном бегстве.
Тогда началась настоящая охота на людей со всеми ее отвратительными и ужасными подробностями.
Читатель уже знает, что индейцы были окружены, всякое отступление сделалось для них немыслимым.
Авантюристы, ожесточенные продолжительной борьбой, которую им пришлось выдержать, безжалостно избивали побежденных врагов, тщетно взывавших к богам.
Вне себя от ужаса индейцы метались в разные стороны и гибли от острых клинков и ружейных выстрелов или под копытами лошадей. Животные, не уступая в ярости своим хозяевам и опьяненные острым запахом крови, бешено топтали краснокожих.
Скоро центр рокового круга заполнился целой горой трупов, и круг этот все более и более сужался.
Лишившись последних сил, несчастные краснокожие побросали оружие и, скрестив руки на груди, тесно прижались друг к другу. Они отказывались от дальнейшей борьбы и с мрачным отчаянием, бесстрастно, как свойственно их расе, ожидали смерти.
Граф уже давно хотел положить конец этой ужасной резне, но французы, упоенные победой, даже не слыхали его голоса, заглушаемого шумом битвы.
Между тем победители остановились сами, охваченные невольным удивлением при виде стоического поведения своих врагов, которые с презрением отказывались просить пощады и предпочитали умереть, не проявляя ни слабости, ни напускного геройства.
У французов рыцарский характер, всякий благородный поступок, всякий благородный порыв находят отклик в их сердцах.
Они остановились и, обменявшись красноречивыми взглядами, опустили оружие.
Видя, как в сердцах авантюристов просыпается сострадание, граф понял, что наступил самый удобный момент для прекращения резни. Он быстро вышел вперед и высоко поднял свою шпагу, обагренную кровью.
— Стойте, друзья! — вскричал он. — Пора прекратить это избиение, мы солдаты, а не палачи, предоставим все низости мексиканцам, а сами останемся тем, чем создала нас природа — будем храбры и сострадательны, пощадим этих несчастных.
— Пощада! Пощада! — вскричали французы, потрясая над головами оружием.
В этот момент из-за густых облаков тумана блеснули яркие лучи восходящего солнца. Поле битвы, еще дымившееся от последних ружейных выстрелов, представляло собой величественное, но в то же время ужасное зрелище: среди множества трупов стояла кучка безоружных людей, которые с вызывающим видом смотрели в лицо врагам, обагренным кровью и почерневшим от порохового дыма.
Граф вложил шпагу в ножны и медленно приблизился к индейцам, которые с беспокойством встретили это движение. Они не догадывались об истинных намерениях графа.
Индейцы не знают пощады, сострадание им незнакомо. В прериях действует только один закон — горе побежденным. Краснокожие безжалостно применяют этот закон к своим врагам, не слушая их молений о пощаде.
