Было около шести часов. Утро было великолепное, солнце стояло уже высоко, в воздухе чувствовался одуряющий запах цветов. Природа, казалось, торжествовала… А человек, еще молодой, сильный, здоровый, полный энергии, готовился умереть, и умереть жестоко, от руки своих недостойных врагов.
У места казни столпилось множество народа. Генерал Гверреро в парадном расшитом мундире красовался во главе войска.
Граф шел медленно, разговаривая с миссионером и время от времени перекидываясь фразами с Анжелой: девушка не захотела оставить своего нареченного в этот торжественный час. Чтобы защититься от солнечных лучей, граф держал перед лицом шляпу, небрежно помахивая ею.
Дойдя до места казни, граф остановился, обернулся лицом к взводу, которому было поручено расстрелять его, скинул шляпу и стал ждать.
Офицер огласил приговор.
Граф обнял отца Серафима, потом к нему подошел Валентин.
— Помни… — прошептал граф, крепко целуя его.
— Помню… — ответил тот еле слышно.
Наконец пришла очередь Анжелы. Долго стояли они обнявшись.
— Мы разлучаемся на земле, — сказала девушка, — но скоро встретимся в другом мире. Мужайся!
Он улыбнулся, лицо его приняло какое-то неземное выражение.
Отец Серафим и Валентин отошли от него шагов на пятнадцать, опустились на колени и с жаром стали молиться.
Анжела, не поднимая капюшона, стала в нескольких шагах от генерала, который торжествующе смотрел на приготовления к казни.
Граф оглянулся, чтобы удостовериться, отошли ли его друзья, сделал шаг вперед, скрестил руки за спиной и, прямо держа голову, обратился к взводу:
— Ну, мои храбрые воины, исполняйте вашу обязанность, цельте прямо в сердце.
Тут произошло нечто странное: офицер прерывающимся голосом скомандовал стрелять, солдаты выстрелили, и несмотря на то, что они находились от графа на расстоянии не более семи — восьми шагов, ни одна пуля не задела графа.
— Стреляйте же, канальи! — раздался голос генерала. Солдаты снова зарядили ружья, офицер еще раз отдал приказ.
Залп раздался подобно удару грома, и граф упал лицом в землю.
Он был мертв, цивилизация и прогресс насчитывали одним мучеником больше.
— Прощайте, отец! — вдруг раздалось в ушах генерала. — Я сдержу свое обещание!
Дон Себастьян с ужасом обернулся — он узнал голос дочери.
Анжела упала навзничь. Отец бросился к ней, но было уже слишком поздно: он обнимал труп.
Началось возмездие за его преступную жизнь.
Как только граф упал, Валентин подбежал к его телу.
— Чтобы никто не подходил близко к этому месту! — грозно сказал он.
Толпа невольно отодвинулась.
Валентин и отец Серафим стали по сторонам усопшего и прошептали молитву. Курумилла исчез.
Я спрошу тех, кто мне скажет, что граф Пребуа-Крансе был простым искателем приключений, — кем, по их мнению, был Эрнандо Кортес накануне завоевания Мексики.
В политике, как и во всем другом, цель оправдывает средства, а успех создает гениев.
Лье — французская путевая мера длины, равная 4, 44 км.
Ей-Богу! (англ.)
Сивико — мексиканский жандарм.
Сашем — вождь, жрец у некоторых индейских племен.
Без пощады! Без пощады! (исп.)
Атепетль — индейское селение.
Фрессада — занавеска.
Самбо — дети от смешанных браков индейцев и негров.
Дюйм — английская мера длины, равная приблизительно 2, 5 см.
Тысяча молний и тысяча чертей! (исп.)
См. «Арканзасские трапперы». — Примеч. автора.
Читатель, надеемся, простит нам такие пространные рассуждения о характере молодого командира колонистов Гетцали. Теперь нам разрешено открыть его настоящее имя. После кончины маркиза де Пандрей колония Кокоспера единогласно избрала в его преемники М. О. де Ла Шапеля, еще совершенно молодого человека, выдающиеся способности которого привлекли к себе всеобщее внимание. Вот его-то мы и вывели в нашем рассказе под псевдонимом де Лавиля. Его преждевременная смерть сильно потрясла всех его друзей, в их числе был и автор этого сочинения, и хотя он не знал молодого человека особенно близко, но с достаточной точностью может свидетельствовать о геройском участии де Шапеля в этой достославной экспедиции, которая служит предметом рассказа. — Примеч. автора.
Дважды на одном и том же не спотыкаются (исп.).
С удовольствием отмечаем, что впоследствии капитан Борунд ни за какие деньги не пожелал расстаться с этим кольцом. — Примеч. автора.
