втором году писали, когда они Казань брали и взяли. На пятый раз. Может и взяли потому, что указ особый помог не ссориться, а сразу поставил всех по ранжиру.
Я полистал книгу…
О кормлениях, о смотрении государском…
Взгляд зацепился за знакомое имя: Адашев…
«… Стряпчие с ключем Алексей Адашев, Игнатей Вешняков. Печатник и дьяк Никита Фуников. Дьяки Иван Цыплетев, Иван Выротков, Иван Михайлов, Данило Вылузга».
— Это в том же году… Ага… И оно мне зачем? — подумал я и заметил, что мелькнули «арабские» цифры «62», а перед ними буква «Рцы». «Р» по-нашему, а значит — цифра «сто».
— Интересно, все цифры писаны либо «арабской» цифирей, либо словами, а тут смесь. Это значит уже тысяча пятьсот пятьддесят четвёртый, — пересчитал я.
«… в октябре выбежели из Нагаю полоняники Карп Горлов с товарищи, а в роспросе сказали, что нагайские мурзы Измаил да Ахтарта со многими людми перелезли Волгу, а дожидатца им Исуп мурзы, а, сождався, быти им на государевы украины.
И по тем вестям приговорил государь итти на Коломну самому ему, государю, а с ним брату ево князю Володимеру Ондреевичю.
А бояром и воеводам указал государь быти по полком:
В болшом полку бояре князь Иван Федорович Мстисловский да князь Василей Семенович Серебреной.
В правой руке боярин князь Иван Иванович Пронской да князь Дмитрей Иванович Хилков.
В передовом полку князь Юрьи Иванович Пронской да Никита Васильевич Шереметев…»
— Видишь, оно как?
Я полистал книгу и дальше встретил перемешанные арабские с русскими «цифири»: «Р» и «63», «Р» и «64».
— Познавательно, — подумалось мне. — И что? Мне-то чего здесь надо?
Я спрашивал даже не себя, а того, кто во мне. Демон или ангел? Бог его знает, кто «у мене в нутре»? Неонка? Что такое «неонка»? Лампочка. Что такое лампочка? О, мля! Хочу такую. Вполне себе можно из хлопкового волокна скрутить жгут и обуглить его без кислорода. Потом сделать вакуумную колбу и подвести электричество. Ага… Надо делать генератор. Как? Как электромотор. Медный провод, обмотки… Это писец, как муторно. Нахрен надо? Можно и под керасиновыми лампами книги читать. Или писать? О! Я не хочу читать! Я хочу писать! Сказки! Хочу писать сказки! У Лукоморья дуб зелёный… Не-е-е… Пушкина не тронь, паршивец. Своё давай придумывай. Не укради! Ага… Всё украдено до нас! Что тут придумаешь из сказок? Почему из сказок? Про путешествия в чужие земли. В Индию, например. Не смогу написать? Да легко. Вперемешку с арабскими взрослыми сказками типа «Тысяча и одна ночь». Да напечатать.
О! Печатный двор поставить! Свой личный! Иван Фёдоров всё равно в Литву убежит, сука. Да с нормальными русскими буквами… Детские книжки печатать. За арабские сказки, конечно, запросто на кол посадят. Правила у нас строгие теперича. Женщины со своей половины не выходят и по дворцу не шатаются, а по двору царь не ходит. По улицам только простолюдинки ногами перемещаются. Приличные «барышни» на повозках катаются. А ежели ходят, то только с охраной из мужиков человек в двадцать.
Царь тут вообще-то по-настоящему помазанник Божий. И скипетр у него какой-то чуть ли не волшебный. И об этом все говорят. На каждом углу. И даже на манеже. Хотя, за упоминание государя вслух, может быть запросто «сикирбашка». Ежели приставы услышат или донесут. А потому десять заповедей соблюдаются жёстко и безусловно и всенародно. Все посты, молебна и крёстные ходы. Очень серьёзно всё.
Так я сидел и думал, перестав перелистывать книгу, пока не понял, что уснул. Когда мой «демон» услышал как писари переговариваются шёпотом, он открыл мой рот и сказал: «Ну-ка отставить разговоры! Работать всем!» Кто-то пискнул и всё смолкло. «Демон» ещё несколько раз прерывал шепотки, пока я не открыл глаза на более сильный звук, означавший открывание дверей.
В палаты, испуганно взирая на меня, вошёл давешний дьяк. Он упал на колени и на карачках пополз ко мне.
— Не вели казнить, Фёдор Никитич. Бес попутал.
Посмотрев на него, чуть свернув в его сторону голову и скосив левый глаз, я с «каменным лицом» молча показал пальцем на кафедру в тёмном углу. Дьяк кивнул и протянул руку к моим книгам.
— Заберу?
Я кивнул. Он подошёл, опасливо забрал книгу, с которой работал до моего прихода и перенёс её на кафедру, стоявшую в тёмном углу и вернулся за принадлежностями.
— Ты почто книги моешь, стервец? — спросил я, не повышая голоса, когда он потянулся за перьями и кистями.
— Какие-такие книги? — прошептал он, зыркая на меня правым глазом из под повязки.
— Да вот ту книгу, что ты унёс. Там некоторые прозвища смыты. Потом подпишешь другие?
— Не делаю я так! — тихо прошипел дьяк. — Не правда это.
— А вот царь на дыбу тебя и тех, кого ты вписал отправит, и всё узнает.
Я вылез из-за стола и открыл дверь.
— Государево дело!
— Говори, боярыч.
— Ты путаешь, стрелец! Я не сын боярина. Я сам боярин.
— Извиняй, Фёдор Никитич. Говори дело!
— Этого на правёж к государеву казначею Михаилу Петровичу и книгу, что у него лежит, захвати.
— Слушаюсь!
Мордатый стражник отдал свой бердыш напарнику, строевым шагом протопал от двери до дьяка и ловко одной рукой выдернул его из-за пюпитра. Другой рукой он прихватил книгу, весившую килограмм двадцать, и, не обращая внимание на тяжесть в обеих руках, побрёл к дверям. Лицо его расплывалось от удовольствия. Стражник, вероятно, был рад любому шевелению воздуха вокруг него.
Дьяк словно замёрз или испустил дух, болтаясь в руке стражника словно тряпичная кукла.
— Ты иди, я следом буду! — крикнул я стражнику и обернулся к писарчукам.
— Кто из вас знал про то, что дьяк правил книги? — спросил я.
Все опустили головы.
— Та-а-к! Всё понятно!
Я развел руками.
— Ты и ты, — я ткнул пальцем во второго и в третьего работника пера, — следуйте за мной. Если будете правильно себя вести, обойдёмся без дыбы. Пошли вслед за стражником.
Они медленно вышли из-за пюпитра и медленно побрели мимо меня к выходу.
— Пошли! — резко выкрикнул я, и наподдал последнему и самому высокому под зад, попав носком сапога куда-то в левую ягодицу.
Получилось поднять ногу классическим боковым круговым довольно высоко и это получилось очень неожиданно для писарчука. Он взвизгнул и, подпрыгнув, сразу догнал первого.
— Всем остальным — работать.
Я прошёлся вдоль пюпитров, заглядывая в листы, словно запоминая.
— Приду, проверю, — сказал я и стукнул по левой ладони сложенной нагайкой.
* * *
— Вот тут и
