Хорунжий спокойно восседал на рыжем жеребце, покусывал ус, держа руку на рукояти нарядной сабли.
– Пан хорунжий, ничего такого не нашли, – подбежал десятник в запаренном кафтане, с шапкой в руке. – И селяне ничего такого не знают.
– А собаки? Они ведь кого-то провожали? – Хорунжий огляделся на топтавшихся с озабоченными лицами мужиков и баб. – Предлагаю золотой тому, кто скажет что-нибудь о бандитах, рыскающих в округе!
Селяне зашептались, пожимали плечами, жадно посматривали на сверкающую в свете редких факелов монетку. Один старик выступил на шаг, поклонился почти до земли, молвил тихо:
– Пан офицер сам мог убедиться, что всё село мирно спало. Мы никого в своём селе не видели, не принимали. Слухи бродят – это верно. Сами слышали, пан офицер! Простите, если что не так, ясновельможный пан!
– Пшёл, пся крев! Быдло замазанное! Все воры, всё скрывают, голодранцы!
– Пан хорунжий, разведка прибыла.— Десятник заискивающе смотрел снизу на командира.
– Что они говорят? – недовольно бросил хорунжим.
– Темно, пан... Что ночью можно узреть, пан. Надо дождаться дня.
Поляк некоторое время раздумывал, видно было, что он зол, недоволен результатами набега, и теперь колебался в выборе решения. Ему не хотелось заниматься этим мелким делом, но приказ есть приказ.
– Распредели людей по хатам, – не поворачивая головы бросил хорунжий. – Отдохнём до утра.
Казаки радостно загомонили, и не прошло и десяти минут, как деревня опять погрузилась в темноту и сон. Но внутри шептались, обсуждая происшествие.
В одном из сараев трое казаков, укладываясь спать, загадочно шептались в темноте. Один голос постарше, говорил тихо:
– Как бы нам не загреметь, хлопцы. Долго это продолжаться не может.
– Да ничего не будет, – отозвался голос помоложе. – А чего ты хотел? Своих выдавать? Пусть погуляют ещё. Всё одно долго это им не удастся.
– Архип верно молвит, – ещё один голос. – Пусть погуляют. Панам давно рога надо поотбивать. Да и следов почти не было. Так, мелочь...
– Хватит базикать, хлопцы. И так выбиваемся из сил. Спите. До света совсем мало осталось.
В сарае затихло, вскоре раздался лёгкий храп и мирное сопение.
-----
[1] Майдан (укр., тюрк.) – площадь.
Глава 4
– Дьявольщина! – Демид всё оглядывался, вид его был сильно встревожен, глаза затравленно блестели.
– Успокой свою душу, Демид, – увещевал Карпо. – Мы почти оторвались, а казаки, судя по всему, не горят особым желанием нас догнать. А два ляха, что с ними, мало могут одни.
– Думаешь, они дадут нам улизнуть? Что-то не верится в это! Словно стая волков идут по следу. Уже третий день гонят.
– Ты же сам сдерживаешь нас, Демид, Давно бы оторвались. Кони у нас получше казацких. А поляки одни гнать нас не осмелятся. Наверное, пора нам уходить, пока не так далеко ушли от намеченной цели.
Отряд трусил размашистой рысью, чувствуя в двух-трёх верстах погоню.
Фома поравнялся с молодыми, бросил недовольно:
– Чего мудрит Демид? Карпо верно ему говорит. Словно дразнит ляхов.
– Осторожничает, – ответил Омелько. Ему тоже было непонятно поведение Демида, и он готов был поддержать Фому, когда тот заметил:
– Пора ему напомнить, что он не один. И мы что-то да должны значить.
– Он просто не торопится удаляться слишком от Сечи. – Ивась несмело вскинул голову на Фому.
– Уже и так отмахали за это время почти полтораста вёрст. Только и знаем, что обходим городки да большие сёла. А погоня пользуется этим и легко догоняет, срезая путь по целине.
– И то верно. Кони уже притомились изрядно, – Омелько похлопал потную шею своего коня. – И харч кончается. А доставать стало трудно.
– Ничего, – отозвался Фома. – Мы оторвались вёрст на семь-восемь. Если опять круг не сделаем, то сможем передохнуть маленько.
– Да тут и городков почти нет. Помнится, слышал об этом, – сказал Омелько. – А в сёлах можно долго не задерживаться.
Они вынеслись на бугорок, остановились и внимательно огляделись. На три версты местность была пустынна. Только впереди, почти скрытый шлейфом пыли, тащился длинный обоз.
– Видать купцы едут по торговым делам, – указал Карпо рукой. – Может, догоним и разживёмся харчами, а?
– Это можно. Нам сподручно. Можно не заходить в деревню.
– А коням отдых малый можно дать, сядем к купцам в фуры и мажары, – добавил вечно пекущийся о своём коне Ивась.
На него глянули пренебрежительного, и не ответили. Демид махнул рукой, отряд скатился с бугорка и потрусил к исчезнувшему за холмом обозу.
Снова его увидели уже через полчаса, когда поднялись на пологий холмик. В версте впереди тянулся ряд возов, укрытых полотном, растянутым на согнутых в виде арок тонких жердях. Некоторые просто увязаны верёвками. Каждую мажару и фуру тащили четыре коня. По краям ехала охрана и купцы видать из тех, кто помоложе.
Вдруг в обозе произошло что-то странное. Люди забегали, кони шарахались, стаскивая телеги в круг, поднимая оглобли в небо.
– Что это с ними? – в недоумении спросил Демид. – Вроде никто не нападает, а они огораживаются.
– Глядите – Ивась крикнул, указывая чуть влево. – Татары!
Все увидели, как малаяорда степняков, числом около двадцати, несётся по дну лога, размахивая саблями. Уже слышался дикий ор и далёкие выстрелы.
– Эй, хлопцы! Где наша не пропадала! Вперёд! За мной! Поможем против нехристей! Может, что выиграем!
Демид пригнулся, гикнул, дал коню шенкеля и понёсся вперёд. За ним оросились остальные, больше не раздумывая и не колеблясь.
Демид придержал коня, оглянулся, бросил назад:
– Мы трое врубимся в степняков, а хлопцы пусть из пистолей и мушкета сначала палят. Потом лишь беритесь за сабли! Да не очень пугайтесь. Да и на рожон не лезьте. В свалку не прите! Арканов остерегитесь!
Ему никто не ответил. Крохотный отряд тяжёлым галопом, не горяча коней, приближался к табору, где уже шла сеча. Купцы отчаянно отбивались, палили изредка из пистолей и мушкетов, больше орудовали пиками и саблями.
Несколько низкорослых коней уже носились по полю без седоков. Крымцы стремились побыстрее проникнуть внутрь табора и начать грабёж, но их попытки не приносили им успеха.
Охрана обоза укрывалась за возами, пресекая все попытки степняков овладеть табором. Но было видно, что купцам долго не продержаться.
А отряд Демида быстро приближался. Увлечённые боем, крымцы или буджаки наседали отчаянно.
Демид подскакал первым и одним ударом сабли свалил кочевника с коня. Налетели остальные. Прогрохотали выстрелы. Мушкет полетел на землю, дымя стволом. В таборе уже видели помощь, и это ободрило защитников. А татары на миг растерялись, отхлынули, полагая, что помощь пришла большая. Демид с товарищами воспользовались минутным замешательством, срубили ещё трёх степняков, остальные стали ловить коней.
Ивась трясущимися руками орудовал шомполом, заряжая пистолет. Ему было жутко вклиниваться в редкие ряды степняков с вертящимися Демидом и Карпо. Фомы нигде видно не было.
Как в тумане Ивась видел, как двое татар бросились на Демида. Рука юноши сама вскинулась, палец сорвал крючок. Пуля ударила татарина в бок, рука с саблей тут же ослабела и упала на плечо Демида безвольно, расслабленно.
Из табора тоже прозвучало несколько выстрелов. Кто-то выскочил за телеги с пикой и стал ретиво колоть крымчаков и их коней. Те быстро поняли, что добыча ускользает и тотчас отхлынули. Некоторые спешенные ещё бежали за лошадьми, ловя поводья, но остальные человек десять уже удалялись от табора.
Ивась огляделся. Только сейчас он стал видеть предметы чётко и определённо. Грудь ходила ходуном, в голове стучала кровь, а тело дрожало мелкой дрожью.
Из табора высыпали люди. Их было всего несколько человек, и вид их ничего хорошего не говорил. На многих были пятна крови, одежда местами порвана, глаза лихорадочно блестели.
Ивась никак не мог сосредоточиться на словах, долетавших до его слуха. Он сполз с седла, бросил поводья и подошёл к Карпо, присевшего около тела.
